Выбрать главу

- Да, я тоже читал, - подтвердил Аслан.

Рустам привлек к себе Салмана и постучал пальцем по его лбу.

- До чего такой черепок может додуматься! Даже страшно становится.

8

В семь вечера, когда спал дневной зной, на дворе правления собрались колхозники. Гошатхан и Шараф-оглу сидели под раскидистым тополем, беседовали с учителями. Когда Аслан и Рустам подошли, все встали, поклонились.

- Вот здесь, на свежем воздухе, и потолкуем, - сказал Аслан.

Рустам поморщился: хотя зерновые и выручили, но кто знает, как обернется беседа, вдруг секретарь начнет распекать. Лучше обойтись без свидетелей.

- Мальчишки набегут, помешают.

- А мы их вежливо попросим удалиться, - сказал Аслан.

Принесли стулья, скамейки, кое-кто из колхозников уселся, поджав ноги, прямо на землю.

Беседа шла в мирных тонах, спокойно. Аслан рассказал о своих впечатлениях, очень хвалил зерновые, - урожай отменный, редкий, в нем богатство и счастье колхоза. С хлопком дело обстоит значительно хуже, но еще есть время наверстать, подкормить посевы, а на участке Ширзада и сейчас кусты сильные, рослые, крона ветвистая, коробочки тяжелые, тугие. По мнению Аслана, бригада Ширзада соберет самый высокий урожай и зерновых и хлопка. А с бахчами и огородами дело плохо, и сомнительно, что в такую пору овощи выправятся, тут никакие поливы не помогут. Опоздали...

Слушая секретаря райкома, Рустам то улыбался, то хмурился, то с досадой грыз чубук трубки.

- Слов нет, - сказал Аслан. - "Новая жизнь" в этом году, бесспорно, сделает шаг вперед, но никак не семиверстный. Богатейшие резервы не использованы, как и в былые годы, все внимание правления и бригадиров обращено на хлопок и зерновые, а животноводство и огородничество заброшены.

Пока Шарафоглу говорил о том, сколько хлопкоуборочных машин этой осенью выставит на поля МТС, колхозники перешептывались, подталкивали друг друга, а затем поднялся старик Ахат и, вонзив в землю посох, сказал:

- В нашем колхозе нет критики и самокритики!...

При этих словах Рустам-киши вздрогнул и так сильно дунул в трубку, что пепел взлетел фонтанчиком.

- А дальше, дальше? - спросил Аслан.

Но старик уже сидел, поджав ноги, на земле, теребил в кулаке бороду и больше говорить не стал.

Толпа одобрительно загудела.

В это время к правлению подъехала легковая машина, из нее вылез Калантар и, сохраняя на лице равнодушно-солидное выражение, якобы подобающее председателю райисполкома, приблизился к собравшимся.

Салман уступил ему стул.

Уловив вопросительный взгляд Аслана, Калантар объяснил:

- Из Баку звонили. Отстаем со сдачей шерсти. Пришлось выехать на фермы. - И потер кулаком опухшие глаза.

Из Баку ему не звонили, но на ферме Немого Гусейна он действительно побывал, изрядно выпил под шашлык, а потом завернул к гостеприимной Назназ и завалился спать в саду, в холодке под тутовником...

- Ну-ну, - бесстрастно обронил Аслан и отвернулся.

Но Калантару, как видно, хотелось быть в центре внимания, и он бесцеремонно вмешался в разговор:

- Товарищ Аслан, ты же собирался проинформировать правление и лично Рустама-киши об авторе анонимных писем.

Трудно сказать, почему именно в этот день Калантар-лелеш завел речь об анонимках: то ли решил отбросить от себя Ярмамеда, как ненужную ветошь, то ли еще сильнее перепугать и полностью превратить в своего холопа...

У Аслана тень пробежала, по лицу, он переглянулся с Гошатханом и Шарафоглу. Ну и бестактный человек этот Калантар! Разговор идет об урожае, надо потолковать и о неделимом фонде. И как тревожно, неприятно это заявление старика, что никакой самокритики в "Новой жизни" и в помине нету... Коротко сказал, а заметно, что долго вынашивал, колебался, собирался с силами, поди, с друзьями советовался...

Колхозники вскочили, зашумели, а Рустам побагровел, будто лицо ему вымазали вишневым соком.

- Кто ж, по-твоему, мог бомбить нас анонимками? - обратился секретарь к Рустаму.

Не задумываясь, тот брякнул:

- Тетушка Телли и ее сынок! - А оглядев стоявших у тополя Ширзада и Наджафа, запнулся, но все-таки с яростью добавил: - Ну, и еще некоторые темные личности...

Из толпы раздался пронзительный вопль тетушки Телли:

- В могилу бы скорее! Может, там от меня отстанешь?

Аслан со спокойной улыбкой остановил ее:

- Тш-шш!... - и повернулся к Салману: - А вы кого считаете автором?

- Ничего не могу сказать определенного... - запинаясь, боясь поднять глаза, пробормотал Салман и дрожащими пальцами поправил щеголеватые усики.

- Ну-ну! - Аслан встал и строгим тоном сказал: - Пусть автор анонимок сам признается народу.

Все замерли: слышно было, как зазвенел в листве комар.

- Здесь я, здесь, ваша милость! - И Ярмамед, вытянув тонкую жилистую шею, на цыпочках выбрался из толпы.

Рустам почувствовал, что ноги его окаменели, будто глубоко вросли в землю, а тетушка Телли коршуном налетела на него, вцепившись в плечо, завопила:

- Не я ли говорила, - берегись этой падали?!

- Да не стесняйся, выходи, - брезгливо сказал Аслан, - покайся. Что ты нам в райкоме говорил?

Ярмамед с усилием проглотил слюну и, дрожа всем телом, пролепетал, повторяя магическое, по его мнению, оправдание:

- Ваша милость, у каждого человека есть недостатки: один пристрастен к вину, другой - картежник, третий не выпускает папироски изо рта... А я не могу удержаться от соблазна строчить анонимные заявления. Таков уж мой характер!

- Ах, собака! - проревел Рустам, вскочил, опрокинул стул, сжал обеими руками горло Ярмамеда. Тот пискнул, как заяц в пасти льва, и едва душу богу не отдал.

Стоявшие поблизости с трудом вырвали доносчика из рук Рустама, - у Ярмамеда застучали зубы, он обмяк, превратился в мешок с соломой.

Наджаф, как ни удерживала жена, подбежал к Ярмамеду, сморщился, словно хотел плюнуть.

- На брюхе ползал перед дядюшкой, а сам ему же копал могилу! Как тебя, такого, земля носит?

Все сбились в кучу, кричали, грозили кулаками, но Аслан оставался невозмутимым, только горько улыбался. Подняв руку, он заставил всех замолчать и спросил Ярмамеда:

- Последний раз спрашиваю: собираешься и дальше поддаваться этому соблазну?

- Пусть моя правая рука отсохнет, если притронусь к перу, - простонал Ярмамед, - а в левую руку возьму, пусть и левая отвалится,

- Ну как, товарищи, простим? - обратился Аслан к колхозникам.

За всех ответил Рустамз

- Будь проклят час, когда усадил его за свой стол, преломил с ним кусок хлеба. Прощать? Ну нет! Выгнать из колхоза, под суд отдать за клевету!

Со всех сторон послышались гневные выкрикни

- Правильно!

- Справедливы твои слова!

- Под суд, под суд!

Даже старик Ахат стучал посохом по стволу тополя и, широко раскрывая рот, в котором торчал единственный черный зуб, кричал;

- В Куре утопить!

Калантар решил, что ему пора вмешаться, неторопливо поднялся, выпятил тугое пузо и внушительным бархатным баритоном сказал:

- Вполне с вами, товарищи, согласен: мы должны заклеймить доносчика. Но раздувать, дела все же не следует. Ну зачесались руки, ну накатал пару письмишек... Ударим его по рукам, осадим, пристыдим, но исключать из колхоза рановато. Перегиб это, товарищи, явный перегиб! Воспитывать людей надо, а вы сразу - под суд... Нет, нет, товарищи, с кадрами надо работать, и работать терпеливо, вдумчиво.

- Ты, братец, считаешь, что его можно оставить бухгалтером? - спросил изумленный Рустам.

- Ну почему же бухгалтером? - Калантар с сознанием превосходства пожал плечами. - Послать на рядовую работу и строго контролировать,.

Поведение Аслана оставалось совершенно непонятным Рустаму: секретарь райкома ни разу не повысил голоса, говорил мягко... Нашел с кем церемониться! Да если Ярмамеда не утопить, то уж ногами-то затоптать полагается. И такого пакостника он к себе приблизил, оделял милостями, потакал во всем! Пеплом бы посыпать седины, в степь убежать от стыда! Но еще сильнее удивился и рассердился Рустам, когда Аслан согласился с предложением Калантара, посоветовал послать Ярмамеда на тяжелую работу, но оставить в колхозе.