Выбрать главу

– Найтсбридж. У пруда Серпентайн. Поехали.

У края пруда Серпентайн в Гайд-парке есть кафетерий. Мы с Морти любим захаживать в шикарные магазины на Слоун-стрит, а потом идем и выпиваем по чашке кофе в кафе, построенном из отлитого бетона так, что веранда нависает над прудом, по которому плавают прогулочные лодки. Лебеди, о которых говорил Морти, хозяева, задающие тон в этой части мира. Кто такой лебедь? Это большая ужасная крылатая птица, особенно если у нее на шее несколько детишек. Следующими в иерархии стоят гуси, ниже – утки, затем земные серые голуби и в самом низу – хитрые воробьи. Когда-то мы мирно сидели здесь, пили кофе и шипучку, любовались гладью пруда и ничего не делали. Вкалывал весь остальной мир, а мы со стороны наблюдали за дикой жизнью города.

Мы добираемся до кафе к половине четвертого. Выходит, Морти прождал нас около часа. Но он вполне спокоен и даже весел. Он сидит на летней площадке, на глазах очки от солнца, рядом пара пакетов из магазина «Гуччи», и наблюдает, как входят и выходят люди. В этой части города клиентами являются в основном туристы, причем богатые, хорошо одетые и уверенные в себе.

– Этот парень, немец, обязательно должен исчезнуть? – спрашивает Морти.

– Думаю, да.

– Почему?

– Он может все запороть. Вспомни, что сказал Шанкс.

– А что он сказал? Честно говоря, в тот момент я немного отключился.

– Он сказал, что этим парням понадобится смерть одного из нас.

– А, да-да. Теперь припоминаю, – бубнит Морти, больше заинтересованный богатыми туристами.

– Значит, ты еще никому не звонил, – настаиваю я.

– Если ты говоришь, что он должен исчезнуть, значит, он исчезнет. Кажется, последнее время ты знаешь, что делаешь. – Морти выуживает из одного кармана пальто мобильник, из другого – клочок бумаги, и набирает номер. – Добрый день. Как дела, молодой человек?

Из личного опыта мне известно, что звонок будет продолжаться минут двадцать. Необходимую информацию можно сообщить и за двадцать секунд, но тогда ни тот, кто подслушивает, ни заседатели на судебном разбирательстве, надеюсь, не вникнут в смысл. Если законники проиграют пленку в суде и заявят, что болтовня о футболе на самом деле есть не что иное, как переговоры двух сторон об условиях найма киллера, то присяжные сочтут, что полицейские совсем рехнулись и чересчур увлеклись арестами. Морти мог бы говорить на таком вот закодированном профессиональном языке остаток жизни. Я же сбиваюсь еще до начала разговора.

Однажды я встречался с девчонкой и позвонил ей как-то раз, чтобы спросить, все ли у нее в порядке и можно ли нанести короткий визит.

– Все хорошо. Только у меня маляры, – сообщает она.

– Что ж, ничего страшного. Во сколько они уходят? В четыре, в пять?

– Нет. У меня дома арсенал.

– При чем здесь «Арсенал», черт подери?

– Ты можешь прийти, но я выбрасываю красный флаг.

– Любимая, ты здорова?

– Да, милый. Но у меня критические дни.

– Ясно. Почему же ты сразу не сказала? В общем, я предоставляю это Морти.

– Нам нужен человек, способный ударить по мячу из штрафной зоны, Шанкс… нужно заплатить максимальный гонорар, чтобы заполучить более-менее приличного игрока… не можем принять пачкунов, они оттеснят тебя на самый низ… необходимо остановить полосу неудач, и срочно.

Концентрируясь на каждом слове, Морт висит на телефоне пятнадцать минут. Внезапно он захлопывает крышку мобильника, встает и направляется на выход. Кивком он велит Кларки прихватить его пакеты «Гуччи» и следовать за ним. Мы пристраиваемся сзади. Пускай Морти шагает впереди, хотя бы недолго. Один лебедь потерял ориентацию и медленно и неуклюже шлепает по земле. Это тебе не вода, приятель. Мы догоняем Морти.

– Завтра. Шанкс говорит, что завтра. Узнай, во сколько прибывает первый поезд из Ливерпуля в Юстон. На нем и приедет твой человек, – сообщает он.

– Ладно, – пожимаю плечами я.

– Шанкс не захотел к нему ехать, потому что по телику транслируют футбол. Вот ведь ленивый ублюдок. Сказал, что ты и так узнаешь этого парня при встрече.

– Даже ума не приложу, кто это будет.

– Может, стоит подождать до завтра, тогда и узнаешь. Не спеши, все в свое время.

Кларки крутит окурок между большим и указательным пальцами правой руки, затем резким движением посылает его в сторону. Каким-то чудесным образом бычок попадает прямо лебедю в голову. Птица вздрагивает и шипит, словно не может поверить, что с ним обошлись столь неуважительно и враждебно. Кларки выставляет руки в ожидании похвалы, как будто он забил решающий гол.

– Вы видели, ребята? Это же прямое попадание.

– Спорим, ты не повторишь, – ворчит Морти. – Ставлю пятьдесят фунтов, что второй раз у тебя ничего не выйдет.

Понедельник

Тили-бом!

Тили-бом: сообщается, что наемник отбывает из Ливерпуля с Лайм-стрит в пять часов сорок пять минут, в Лондон же прибывает в восемь тридцать, к станции Юстон.

Тили-бом: сообщается, что эта услуга бесплатная, за счет хозяина, поскольку в прошлый вторник Большой Тревор повел себя по отношению ко мне как подонок, высадив среди ночи на заправке у черта на куличках, к тому же это сборище неофашистов в ответе за несостоявшуюся сделку с гашишем.

Тили-бом: сообщается, что стрелок появится с чехлом для лыж, в котором будет перевозить свой инструмент, и все будет выглядеть так, будто он приехал застать последний снег на лыжных трассах. Обычно ему требуется больше информации и времени, но можно и так. И еще, очевидно, я уже встречался с этим парнем.

В половину девятого с поезда вместе с рано вставшими в надежде на божью подачу бизнесменами сходит немногословный шофер Тревора, одетый так, словно он направляется в Австрию или Швейцарию, с большой, длинной, около пяти футов, сумкой, в вязаной шапке и дутой черной куртке.

– Сними ты лучше эту шапку, брат, а то выглядишь в ней как полный болван, – пожимая ему руку, советую я.

Парень кивает, стягивает с головы шапку, и мы направляемся к арендованной тачке, которую я бросил на парковке у метро. Лыжная сумка никак не хочет залезать в багажник, и мы приспосабливаем ее по диагонали на заднем сиденье. Я выруливаю со станции и устремляю машину на север к Примроуз-Хилл.

– Далеко? – спрашивает Болтливый Ливерпулец.

– Нет, не очень. Я покажу тебе место, которое, по-моему, может подойти. Хочешь, немного поброди там, присмотрись. На несколько часов можем исчезнуть. Я приглашу туда цель где-нибудь к часу. Так что в половине второго ты уже будешь на пути домой в Ливерпуль. Устраивает?

Он кивает и вынимает из кармана куртки плеер. Весьма дружелюбно. Но все лучше, чем пустая болтовня с претензией на комичность, которой обычно по утрам грешат все ливерпульцы. Он вставляет наушники и нажимает кнопку воспроизведения. Парень осматривает лондонские улицы с таким видом, будто кто-то подсунул ему под нос палочку от леденца, вымазанную в дерьме. Наверное, слушает какую-нибудь новомодную группу, возомнившую себя «Битлами».

– Бон жур, са ва? – произносит он.

– Что это, брат? – встревоженно спрашиваю я.

– Мадамс, мисьез, мейз он фан.

Я оборачиваюсь и внимательно прислушиваюсь.

– Жо ма пель Жан Поль. Жо сви англез.

Черт! Он просто учит французский по старой методике «слушай и повторяй».

– Жо ма пель Жан Поль. Жо сви англез, – выговаривает он с ливерпульским акцентом.

Я хлопаю его по руке и показываю на уши.

– Французский, – кивая, уточняю я.

Он смущенно кивает в ответ. Я оживляюсь и хлопаю его снова.

– Учишь французский, – произношу я, широко раскрывая рот, чтобы он мог прочесть по губам. – Очень хорошо. Тре бьен.

Парень кивает и отворачивается к окну, но я опять шлепаю его по руке.

– Европейцы, – говорю я и показываю на него и на себя по очереди.

Ливерпулец округляет глаза.

– Должно быть, это здорово – иметь возможность послать всех на хер на двух языках?

Он кивает.

Я паркую тачку во дворах, подальше от главной дороги, где спокойно и тихо. Примроуз-Хилл – это парк размером с двадцать пять футбольных полей, посреди которого возвышается смотровая площадка, открывая великолепный панорамный вид Лондона – то дождливого, то солнечного. Любой человек, стоящий на площадке или сидящий на одной из скамеек, удобно расположенных на вершине, в лучшем случае вырисовывается на фоне неба, а в худшем – остается без всякой защиты, открыт любому нападению со стороны. Он становится идеальной мишенью для киллера, вооруженного винтовкой с оптическим прицелом. Выстрел можно произвести из любого выгодного положения, каких полно вокруг возвышающейся платформы. Мы немного прогуливаемся по местности вместе со стрелком. Он постоянно кивает с серьезным видом. Спрашивает, с какой стороны появится цель. Этого я точно не знаю. Наверное, со стороны главной дороги. Он кивает.