— Мне кажется, вы путаете свободу с хамством, Сергей Витальевич. Вы полагаете, что вот так орать ночью в коридоре достойно свободного человека? Насколько мне известно, истинная свобода проявляется в собственном внутреннем самоограничении.
— Вы это как-нибудь ночью гаишнику расскажите, который вас на тракте остановит. Узнаете, сколько стоит это внутреннее, как вы сказали, самоограничение. Или с ОМОНом пообщайтесь. Хотите — расскажу, как я с ним общался?
— Могу себе представить, — сказал Виктор Александрович.
Нет, не можете, — покачал головой банкир. — Я свой служебный «джип» загнал на профилактику в мастерскую на Мельникайте. Ну, и сам там отираюсь: за мастером слежу, чтобы не халтурил, и учусь у него помаленьку. Народу в мастерской человек тридцать, половина клиенты. И вот распахивается дверь, вбегают люди в масках, с автоматами, очередь в потолок, крик: «Сто-яа-ать!». Ну, я и стою, моргаю. Подбегают двое: хрясь мне прикладом в печень! Руки за спину, мордой в капот. Потом развернули, и к стене. Стоим полчаса нараскоряку. Тихо спрашиваю: «В чем дело, мужики?». Мне автоматом по спине и ботинком по яйцам, чтобы молчал и ноги пошире расставил. Потом загрузили в «собачник», и в изолятор. Там положили на бетонный пол и продержали пять часов. Я потом месяц с пневмонией провалялся дома. И, вы думаете, извинились? Когда из кутузки выпускали, сказали: «Будешь вякать — опять заберем!». Это у них рейд был по борьбе с рэкетом… Да, пришел я в мастерскую — мать твою! У меня двигатель в разборе был, так все запчасти по полу разбросаны, перемешаны с чужими — два дня с мастером на карачках по углам ползали… Одному мужику из клиентов ребра сломали, он — в суд, а у него заявление не принимают: поздно экспертизу сделал, и вообще факт его задержания по омоновским бумагам нигде не проходит, вот так… Нет, Виктор Александрович, я тогда ясно понял: если у тебя нет депутатских «корочек», спасут только деньги и связи. Будут деньги — будут и связи. Или наоборот: будут связи — будут и деньги.
— Да вы философ, Сергей Витальевич, — сказал Слесаренко. — В одном вы правы: насчет депутатских, как вы говорите, «корочек». Многие действительно идут во власть, чтобы прикрыться депутатским иммунитетом.
— Вы имеете в виду Лунькова?
— Ну почему Лунькова?.. Лично я его почти не знаю. У нас и своих местных примеров хватает. Возьмем вашего брата бизнесмена. Пока дела идут нормально — о политике ни слова, тихий шахер-махер, денежка к денежке. А как запахнет банкротством — бегом в депутаты или в мэры, или в губернаторы. И крик: «Сунулся в политику — вот конкуренты меня и разорили!». А если получилось, если прорвался во власть — первым делом присосать свою «контору» к бюджетным деньгам. Не надо морщиться, Сергей Витальевич, речь не о вас. На фоне других вы у нас почти святой.
— А можно мне взглянуть на луньковские бумаги? — неожиданно спросил Кротов. — Страшно интересно, на каком поприще шустрил народный избранник?
— Там же, где и все шустрят: на нефти и льготных кредитах, — ответил Виктор Александрович. — Завтра покажу, они у меня в портфеле, а портфель в номере.
Слесаренко по глазам банкира видел, что тому не терпится прямо сейчас взглянуть на компромат, и подумал: не пригласить ли Кротова к себе в номер, но тут раздался короткий стук в дверь, и голос Кульчихина произнес:
— Але, вы там живы, мужики?
— Входите, не заперто! — ответил Кротов.
Кульчихин вошел в комнату, замахал в воздухе руками.
— Вы хоть бы окно открыли, умереть же можно в таком дыму. И как вам самим не противно?
— Копченое мясо дольше хранится, — сказал банкир.
— Угостить вас и рады бы, да нечем, Виктор Григорьевич.
— Что же вы в баню не пришли? Такой пар, понимаешь… бассейн отличный… Ну, как вообще настроение?
— Хорошее настроение, — сказал, поднимаясь из кресла, Слесаренко. — Полезно съездили, это приятно. Теперь главное — не проспать подъем.
— Сейчас подскажу, — с готовностью вступил банкир.
— Вот видите, тумбочка под телефоном? Там радио и электронный будильник. Я проверял: мертвого поднимет.
Слесаренко попрощался с Кротовым и вышел вслед за Кульчихиным в коридор. После дымного полумрака банкирского номера яркий свет коридорных плафонов резал глаза, сказывалась и ночная усталость: болела поясница, назревающей изжогой обнаруживал себя желудок.
— Значит, докладываю, — в полу-шутейном тоне произнес Кульчихин. — Народ пропарен и выкупан, разведен по номерам. Особых эксцессов не было. Правда, Бакулин, редактор «Известий», опять всем под кожу лез, но обошлось без драки.
— Любит Юрий Степанович правду-матку говорить, — усмехнулся Слесаренко, и Кульчихин вдруг вступился за редактора:
— Да нормальный он мужик, только с гонором, а кто из нас без этого?
— Разве я спорю? — согласился Виктор Александрович. — Еще раз спасибо за приглашение, все было на самом высоком уровне, Григорьич, — закончил он на товарищеской нотке, скрашивая официальность комплимента. Слесаренко знал и ценил Кульчихина и не раз намекал мэру и губернатору, что такого качественного организатора не грех и двинуть куда-нибудь повыше на государственную службу.
В номере было свежо и чисто, и Виктор Александрович отметил про себя: хорошо, что пили и курили у банкира, а не здесь. На всякий случай он проверил портфель — документы лежали на месте.
Раздевшись до белья и повесив верхнюю одежду в шкаф, Слесаренко приготовил на утро чистую рубашку, а использованную сунул в пакет. В ванной комнате он открыл кран с горячей водой, и пока она стекала, мутная и фыркающая, Виктор Александрович присел на корточки возле тумбы и принялся настраивать электробудильник, тыча пальцами в кнопки почти наугад. Когда на табло появилась искомая цифра, он поздравил сам себя и полез в портфель за сменой белья.
Вода не становилась чище и горячее. Слесаренко пристроился на краю ванны и закурил, разглядывая припухшее лицо в настенном большом зеркале, и сквозь шум падающей струи услышал негромкий, но отчетливый стук по двери снаружи. «Ну, не терпится банкиру», — съязвил Виктор Александрович и пошел открывать.
На пороге номера стояла девица в коротком фартучке и черных колготках. Слесаренко уставился на нее с недоумением и сказал оторопело:
— Чем могу быть полезен?
В ответ девица улыбнулась удивленно:
— Простите, но вы сами вызвали дежурную.
— Я никого не вызывал, — сказал Слесаренко.
— Понимаю, — еще раз улыбнулась девица. — Вы позволите, я войду и все вам объясню?
— Э-э… — замялся Виктор Александрович, — зачем?..
Не надо… — но девица уже проскользнула мимо него и направилась к кровати. В голове у Слесаренко закружились разные нехорошие мысли, и самая нехорошая была: это провокация, сейчас я ее вышвырну отсюда с треском.
— Послушайте, милочка!.. — Он начал выстраивать фразу, но девица полу-присела у тумбочки и сказала:
— Подойдите сюда, пожалуйста. Вот видите эту красную кнопочку? Это вызов дежурной. Вы, наверное, заводили будильник и нажали ее случайно.
— Да, так и было, — с облегчением вздохнул Виктор Александрович. — Огромное вам спасибо и извините за причиненное беспокойство. Как-никак второй час…
— Ничего страшного, — сказала девица. — Это наша работа. Кстати, уж если я пришла… Быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания?
— Спасибо, все в полном порядке, — торопливо сказал Слесаренко. — Абсолютно никаких пожеланий.
— Тогда доброй ночи, — девица сделала книксен и исчезла за дверью, осторожно ее затворив.
— Фу ты, черт, — сказал Виктор Александрович и вытер ладонью взопревший лоб. — Уже мерещится всякое…
Он прошел в ванную и только там, поймав себя в зеркале, уразумел, в каком комичном виде он принимал дежурную девицу.
Прохладные, гладкие простыни гостиничной постели не приносили сон, и лежавшему с закрытыми глазами Виктору Александровичу привиделся другой гостиничный номер и другая история.
Пару лет назад он жил в Москве в двухместном «люксе» гостиницы «Россия». Соседом у него был знакомый сургутский мужик лет сорока, бывший профсоюзный работник, прилепившийся нынче к нефтяной торговле. Встретились с ним в службе оформления. Одноместных номеров не было, и они «через шоколадку» взяли на двоих «люкс», состоявший из общей спальни и маленькой гостиной с диваном. Этот диван и спас Виктора Александровича впоследствии.