Сургутский мужик оказался при деньгах и неутолимой жажде трахаться с кем попало. Каждый вечер он затаскивал в номер то горничных, то проституток и приглашал в компанию Слесаренко, не принимая никаких отговорок.
Виктор Александрович в болтовне и выпивках участвовал, но от сомнительного секса уклонялся. Подолгу гулял по Красной площади, сидел в буфете за чашкой чая. После полуночи осторожно входил в номер и укладывался спать на диване в гостиной, стараясь не слушать доносящиеся из спальни хлюпанья и вздохи. Самым главным было заснуть до того, как пресытившийся сосед отправлялся вместе с девкой в ванную и устраивал там обезьяний цирк под душем.
Как-то глубокой ночью, вытурив использованную девку, сосед растолкал и без того едва ли спавшего Слесаренко и попросил выпить с ним на пару.
— Надоело все, — сказал сосед. — Гадко на душе, друг, пойми!
Потом он схватился за телефон и вызвал дежурную. Прибежала заспанная тетка, умильно кривила губы перед богатым клиентом.
— Ты говоришь, все, что угодно? — громко вопрошал ее сосед. — Только деньги плати, говоришь?
— Все, что пожелаете, Николай Евгеньевич, — расшаркивалась тетка. — Только чуть потише, пожалуйста, родной мой.
— А вот мы сейчас и проверим, — не снижая голоса, рявкнул сосед. — Любые деньги! Понимаешь? Любые деньги! Но приведи нам сей секунд… нет, не баб, не телок, не блядей, а… двух ласковых женщин! Понимаешь? И чтоб с ними поговорить, понимаешь?
Тетка виновато кланялась, разводила пухлыми руками.
— Да где ж я вам возьму среди ночи двух ласковых женщин? Ласковые все давно спят по домам…
— Ага! — с восторгом заорал сосед. — Ага! Не можешь? А говорила: все могу! — передразнил он тетку, задергавшись в кресле и поводя плечами. — Уел я тебя, старая? Скажи: уел?
— Уели, батюшка, уели, — вздыхала тетка.
— Вот то-то, — удовлетворенно сказал сосед и сунул тетке «зеленую». — Проваливай, обманщица! Свободна до утра.
Потом сосед снова скис: жаловался на судьбу и вороватых партнеров по бизнесу; на московских чиновников, гребущих подношения лопатами за каждую визу на нужной бумаге; на гадких бандитов, уже расстрелявших того и того из соседского окружения. Тяпнув еще полстакана коньяку, сургутянин заставил Виктора Александровича одеться и потащил его куда-то вниз, в гостиничные подвалы, и Слесаренко, казалось бы, хорошо знавший «Россию», вдруг очутился в неведомом ранее ночном кабаке с цыганами, сразу же окружившими соседа орущим табором. Шампанское пузырилось в ноздрях перебравшего и почти не соображавшего уже соседа, но тот вдруг словно проснулся и опять потащил куда-то Виктора Александровича, и они оказались в огромном бассейне, где плавали мужики и девки, по большей части голые. Сосед в одежде и с бутылкой в руке рухнул в бассейн, на спор пробовал пить шампанское под водой из горлышка, захлебнулся и чуть не утонул. Его откачивали всей компанией. Сосед наблевал в бассейн, и Слесаренко поволок его, мокрого, в номер, где усадил боком на крышку унитаза, и сосед снова блевал в соседнюю раковину биде, да так и заснул на стульчаке, уронив голову между колен. Слесаренко снял с него пиджак и повесил на плечики в ванной сушиться, предварительно освободив карманы.
Деньги из бумажника и стянутого резинкой круглого свертка он разложил на столике для просушки, и к утру они скрючились и лежали охапкой бумажного хвороста. Проспавшийся сосед собирал их и разглаживал, материл себя и не помнил ничего из слесаренковских рассказов о вчерашнем, только вздрагивал при каждом новом повороте загульного сюжета и тряс головой. Вечером он явился изрядно поддатый с девками и полузнакомыми футболистами из старого состава «Спартака», и все потекло привычным руслом и закончилось спаньем вповалку на полу, в креслах и по трое на каждой кровати. Только Виктор Александрович спал в одиночку на «своем» диване и назавтра улетел домой: слава богу, командировка закончилась.
Глава девятая
Когда Кротов спустился в ресторан — на пять минут позже назначенного срока, стараясь соблюсти некую форму гостевой гостиничной вежливости, — он с удивлением обнаружил, что пришел на завтрак едва ли не последним.
Раскланявшись с присутствующими, он присел за общий стол, накрытый по-шведски, на полный выбор, и первым делом налил себе кофе из большого кувшина-термоса. Пятнадцатиминутный обжигающий душ почти изгнал остаточные явления ночного перепива и перекура, и Кротов слегка погордился собой, что вот он сидит, свежий и гладко выбритый, — настоящий мужик, умеющий пить без ограничений и без печальных последствий. Но только он хлебнул кофе и повел глазами по расставленной обильной еде, как быстро понял, что переоценил свои возможности, и с трудом продавил большим глотком горячего кофе охвативший горло спазм. Сидевший наискосок Кульчихин, все замечающий и все понимающий (сволочь), утешительно подмигнул Кротову и негромко пробасил:
— Курить бросай, Виталич.
Сам Кульчихин ел с аппетитом и (точно сволочь!) прямо-таки светился здоровьем. Кротов отыскал глазами Слесаренко и по-братски улыбнулся, увидев его пустую тарелку и огромный бокал минералки: наш человек…
В автобусе Кротов хотел подсесть к Слесаренко, но кресло рядом уже занял секретарь ассоциации Винников, что-то рассказывал думскому заму, потрясывая пачкой бумаг. Слесаренко молча кивал, искоса поглядывая в бумаги, потом рассмеялся и одобрительно похлопал Винникова по колену. Кротов прошел в глубь салона и устроился на свободное место у окна.
Ночной разговор с думским начальником оставил по себе двойственное впечатление. Кротов впервые увидел в Слесаренко в общем-то близкого ему по характеру и образу мыслей человека: неглупого, упрямого, принимающего жизнь такой, какая она есть. Тем неприятнее было Кротову размышлять о неизбежном дальнейшем раскруте сложившейся ситуации. Он не любил обманывать людей, даже совсем незнакомых, как не принимал безоговорочно и само слово «обман». Жизнь устроена так, что в неисполнении обещанного не всегда есть заведомость, а в неполной правде не всегда есть предательство, ибо слаб человек — жизнь сильнее его. Честно говоря, Кротов еще и сам не знал, как будет поступать далее, но тонкая ниточка внутреннего родства, протянувшаяся ночью меж ними, уже опутывала душу несвободой.
— Пять грамм? — спросил Кротова возникший у кресла Винников.
— Побойся бога, Борис Васильевич! — сердито произнес Кротов и добавил помягче: — Спасибо, все хорошо. Сервис на высшем уровне.
— Веников не вяжем, — удовлетворенно хмыкнул секретарь. — Ладно, пойду к прессе…
Кротов немного помедлил, сам себя и толкая, и осаживая, затем поднялся и боком двинулся вперед по узкому проходу.
— Можно, Виктор Александрович?
Слесаренко глянул на него, кивнул на соседнее кресло.
— Как самочувствие?
— Могло быть и хуже, — вздохнул Кротов. — Кульчихин советует: надо с куревом завязывать. Вон какой огурчик…
— Ну, у него жена молодая, — хмыкнул Слесаренко, — надо беречь организм.
— Кто не курит и не пьет…
— …Тот совсем наоборот! — неожиданно закончил фразу Слесаренко, и оба рассмеялись. В промежутке передних сидений появились седые усы и насмешливый взгляд директора завода «Сибнефтемаш» Толчеева.
— Веселитесь, начальнички?
— В меру сил, — ответил Слесаренко.
— Тогда анекдот. Идет вдребезги пьяный мужик по темной улице. Вдруг видит: что-то большое, черное, страшное… «Ты кто?» — спрашивает мужик. — «Я черное уродище-е-е!» — «Сгинь, сгинь!» — машет руками мужик и идет дальше. Смотрит — что-то большое, белое, страшное… «Ты кто?» — «Я белое уродище-е-е!» — «Сгинь, сгинь!». Идет дальше, дрожит от страха. И тут видит: что-то маленькое, серое… «Ага, я тебя знаю! — радостно вопит мужик. — Ты серое уродище! Сгинь, сгинь!» — «Пройдемте, гражданин…».
Смеялись почти до слез. С первого сиденья поднялся заинтригованный Кульчихин в любимом своем сером пиджаке, спросил: