В той нефтяной сделке, которую «втемную» профинансировал Кротов, не было ничего откровенно криминального, за исключением одной «мелочи»: банкир использовал деньги вкладчиков и клиентов для личного обогащения. «Покрутил» их и вернул все до копеечки, не нанеся урона никому, и заработал на этом почти четверть миллиарда. То есть, с одной стороны, состав преступления был налицо, но с другой стороны, никакого преступления и не было, потому что никто не пострадал, а брал ли Кротов комиссионные доллары — попробуй докажи, он ведь нигде не расписывался.
И все-таки Кротову было неспокойно. Если документам дадут ход и начнется большой скандал, то господину депутату, чтобы «отмазаться», придется кого-нибудь «сдать», и цепочка начнет раскручиваться. В конце концов лопнет ее самое слабое, самое незащищенное звено, а в данной операции таковым звеном был именно он, банкир Кротов Сергей Витальевич. Депутата спасут его московские хозяева, «Инвестнефть» защитится правительственными разрешительными бумагами, Филимонов сделает вид, что ничего не знал о преступной самодеятельности тюменского директора, и тогда — чем черт не шутит? — не оказалось бы вдруг, что процесс передачи денег снят на пленку какой-нибудь скрытой камерой или записан с помощью секретного магнитофона. А могли бы поступить с ним куда проще и яснее: пришел бы к нему невзрачный паренек и сказал: «Хочешь жить — иди в «сознанку», бери все на себя». И не спас бы Кротова даже припрятанный в его коттедже многозарядный карабин СКС, купленный им с рук и никак не оформленный к тому же — в отличие от лежавшего в банковском сейфе рядом с официальным на него разрешением пистолета Макарова, который и вовсе спасти его не мог, потому что тот, кто защищается, всегда стреляет вторым, но те, что стреляют первыми, очень редко промахиваются.
Однажды ступив на тропу больших денег, Кротов отдавал себе отчет, что это связано с определенным риском для жизни его и семьи, но так уж устроены люди: все это бывает с другими, но не со мной. Да, самолеты падают с неба и пассажиры гибнут, но это другие самолеты, а не тот, в котором я лечу. Автобусы тоже сходят с трассы, разбиваются и горят в грязных кюветах, но мы уже почти доехали, уже видны на горизонте две разные черточки тюменских телевышек, и дым от тэцовских труб стелется полого на восток, и ничего страшного не случилось и уже не случится.
Автобус въехал в центр через мост по улице Профсоюзной. Это было на руку Кротову — гараж рядом. Очень хотелось есть, и дом был в двух шагах, но он пошел в гараж, вывел «джип» и поехал в банк, потому что в три часа к нему должны были зайти Луньков и Юра, и Кротову надо было успеть до той поры основательно переговорить с Лузгиным и решить, что и как делать дальше.
Домашний телефон Лузгина не отвечал. На студии трубку сняла какая-то девка и манерным голосом сообщила, что «Владимир Васильевич убыли». Кротов поругал друга за безалаберность и попросил секретаршу приготовить в микроволновке пару горячих бутербродов.
Было начало первого, когда запиликал его прямой городской телефон, номер которого был известен очень немногим. Кротов снял трубку и сказал:
— Слушаю вас.
— Это Сергей Витальевич? — спросил незнакомый мужской голос.
— Да, Кротов слушает.
— Здравствуйте, Сергей Витальевич. — У звонившего была хорошая дикция, мягкая, интеллигентная тональность речи. — С возвращением вас. Как прошла поездка?
— Мне кажется, вы забыли представиться, — сказал Кротов. — Могу я узнать, с кем говорю?
— Вы говорите с человеком, которому меньше всего хотелось бы доставить вам неприятности.
— Вот как? — Кротов хмыкнул в телефон. — Интересное начало… И все-таки…
— Не настаивайте, Сергей Витальевич. Содержательная часть нашей беседы не имеет ни малейшего отношения ко мне лично.
— Тогда к кому же она имеет отношение?
— К вам, Сергей Витальевич.
— Послушайте, не надо темнить. Говорите, что вам нужно, или я кладу трубку.
— Спокойнее, господин Кротов, спокойнее. Поверьте, я желаю вам только добра. Вам и вашей семье. Поэтому выслушайте меня внимательно. Мы договорились?
— Допустим, — сказал Кротов и дернул из пачки сигарету, чуть не сломав ее.
— Вам неплохо жилось в последнее время, Сергей Витальевич. Это не вопрос, это констатация факта. Мы отдаем должное вашей предприимчивости, даже если последняя и не всегда легитимна. И нас чрезвычайно огорчила та единственная крупная ошибка, которую вы недавно совершили. Я подчеркиваю: единственная ошибка, и еще не поздно ее исправить. Теперь вы можете меня спросить, что это за ошибка, если вы сами не догадались.
— Не догадался, — сказал Кротов. — Не нравится мне наш разговор.
— Он вам не понравится еще больше, если мы не придем к взаимопониманию. Так что спрашивайте.
— Хорошо, я спрашиваю вас: что вы имеете в виду?
— Зачем вы полезли на рынок нефтепродуктов, Сергей Витальевич? Это ведь не ваша сфера. Ну, работали бы с кредитами, с бюджетными деньгами, нефтью потихоньку приторговывали… Зачем вам новые хлопоты? Вы же, простите меня за искренность, в торговле нефтепродуктами абсолютный дилетант. Кто вас соблазнил этой глупостью? Неужели вы не понимаете, что торговля бензином предполагает огромный оборот наличных денег, а потому связана с криминалом, рэкетом, откровенным бандитизмом. И вы, не зная броду, полезли в эту мутную воду… Не надо, Сергей Витальевич. Поберегите себя, свою семью.
— Но я ведь только деньги дал, — сказал Кротов. — Торговлей я не занимаюсь.
— Правильно. Поэтому я и говорю, что ошибку еще можно исправить. Отзовите деньги немедленно, а остальное предоставьте решать нам.
— Невозможно. Нефть уже выкуплена и прокачана на завод.
— И это прекрасно. Кстати, как вам удалось пробиться вне графика на трубу? У вас свои люди в нефтепроводном управлении? Если так, то мы могли бы как-нибудь вернуться к этой теме — к обоюдному, так сказать, удовольствию.
— И вы не боитесь об этом говорить по телефону? — спросил Кротов. — Вы сумасшедший, да? Или провокатор?
Мужчина на том конце телефонной линии тихо рассмеялся.
— Отзывайте деньги, Сергей Витальевич. Будем считать это первым шагом к нашему с вами грядущему сотрудничеству.
Еще раз говорю: это невозможно. Денег просто нет.
– Тогда мы вас сами выручим.
— Каким это образом?
— Мы покупаем у вас этот контракт.
— За сколько?
— Два с половиной.
— Но я же вложил три!
— Будем считать, что вы сами наказали себя за допущенную ошибку.
— Сам себя наказал на пятьсот миллионов? Нет, вы точно сумасшедший. И не пошли бы вы, грубо говоря, на хер со всеми вашими дурацкими разговорами? Все, я кладу трубку, — сказал банкир и замер в ожидании.
Пауза была долгой, почти бесконечной, потом все тот же мягкий, ровный голос произнес:
— Ну и что же вы её не кладете?
— Гад, звездюк, пошел ты в жопу! — заорал Кротов и швырнул трубку на аппарат.
Минуты две он сидел, переводя дыхание и уставившись на телефон. Мощный «Панасоник» — по сути дела мини-АТС — был устроен так, что линия отключалась только после нажатия специальной кнопки, и Кротов забыл про нее, а когда вспомнил, то сначала почти машинально схватил трубку и поднес к уху, и услышал гулкую тишину. Он тихонько дунул в микрофон, и мужчина на том конце провода сказал почти дружески:
— А кишка-то у вас тонковата, Сергей Витальевич. Привет семье.
В трубке брякнуло, пошли гудки отбоя.
«Господи, — подумал Кротов, — что же это за кошмар такой? Одно к одному, одно к одному…».
В дверь постучали; получив разрешение, секретарша внесла поднос с бутербродами и кофе.
— Сергей Витальевич, я сказала, что у вас обед.
— Кому сказала? — буркнул банкир.
Пришли тележурналист Лузгин и генеральный директор фонда «Народное доверие» Окрошенков.
— Вместе пришли? — удивился Кротов.
— Нет, Лузгин раньше.
— Лузгина ко мне, директору — на завтра, пусть утром позвонит.
— Но Окрошенков настаивает…
— Будет ерепениться — вызови охрану. И ни с кем не соединяй. К трем часам — побольше кофе, легкую закуску. И чтоб в приемной к тому времени ни одного лишнего!