– Справится, – уверенно сказал Кротов, заглушая в себе те же мысли. – Он у нас парень понятливый.
– Я уже скучаю, – сказал жена.
– Ира, не накручивай себя, пожалуйста.
– Прощение, – сказала «русская», появляясь из-за шторочки. – Это вам будет удобно. – Она поставила на откидной столик чашку с чаем и накрыла Ирину мягким ворсистым пледом.
– Ой спасибо! – умилилась жена. – Как здорово! Наташа, ты хочешь согреться?
– Я не замерзла, – сказала дочь, не повернув головы от окна.
– Я так волнуюсь почему-то... – Ирина закуталась в плед и прилегла виском на кротовское плечо. – Всё так неожиданно... Вот прилетим, и выяснится, что я половину забыла дома, самое нужно не взяла...
– Купим там, не расстраивайся, это мелочи, – сказал Кротов и вспомнил о банковском счете, вчерашнем удивительном вечере; он ничего не сказал жене о свалившемся на них богатстве – да, именно богатстве: отныне они не просто хорошо обеспеченные, а богатые люди по русским, и не только русским, меркам. К тому же Кротов чувствовал нутром, что – начало, это всего лишь начало, если он не оступится и не собьется с нового, пусть и не ясного до конца, но обозначившегося курса в жизни.
– Извини, Ириша, я хочу закурить.
– Кури здесь, я не против.
– Я лучше пересяду. А ты подремай.
– Ну вот, только устроилась...
Геннадий Аркадьевич, увидевши вставшего Кротова, кивнул пригласительно на соседнее кресло.
– На Кипре время московское?
– По-моему, да.
– Вы там бывали, Гена?
– Повода не случалось.
– А что так?
– Как вам сказать, Сережа... Это же европейско-азиатская дыра. Бизнес там не делают, разве что деньги в «оффшорах», так в Гибралтаре «оффшорка» покруче. А насчет отдыха... Там тихо и скучно, Сережа. Туда ездят отдыхать немцы, англичане, скандинавы, в основном старики и старухи. Есть, конечно, тусовочный уголок – Айанапа, там дым столбом круглосуточно, но все равно не Флорида, не Канары, не Коста-дель-Соль... Мы будем жить в Лимассоле, для вас там куплен таймшер в «Интервал Интернешнл».
Кротов ни черта не понял, но кивнул одобрительно.
– Жена с дочерью выезжают впервые? О, тогда я вам искренне завидую.
– Это почему же?
– Нет ничего приятнее для настоящего мужчины, чем созерцать своих счастливых женщин. И знать, что это он им всё это подарил. Я прав, Сережа?
– Как всегда. У вас с Юрием Дмитриевичем монополия на правильные мысли. Вы давно дружите?
– Давно. Даже очень. Мы вместе учились.
– И, это... «стажировались» тоже вместе?
– А как же! – Геннадий Аркадьевич поглядел на Кротова с лукавством. – Интересно, да? Так и хочется поспрашивать? Джеймсы Бонды, красотки, пистолеты... Остыньте, Сережа, ничего такого не было. Давайте-ка еще закажем виски: отпуск у вас или нет?
Геннадий Аркадьевич нажал кнопочку на верхней панели и просемафорил пальцами выглянувшей стюардессе.
– Я вот что думаю, – сказал Кротов. – Еще когда в первый раз смотрел «Семнадцать мгновений весны». Ведь Штирлицу, чтобы стать штурмбаннфюрером, надо было здорово пахать на Германию, правда? С чего бы немцы ему погоны и ордена понавесили? То есть кого-то арестовывать, допрашивать, даже пытать, ну, не сам, так присутствовать. В фильме это... за кадром, но вопрос справедливый, согласитесь.
– Никаких «штирлицев» в ту войну у нас не было, поэтому ваш вопрос, Сережа, отпадает сам собой, хотя он чрезвычайно интересен с точки зрения морали и целесообразности. Были разведчики, были антифашисты, но никогда они у Мюллера и Кальтенбруннера не служили, с Гиммлером не общались – так сказать, не того уровня, это кино и литература, в жизни всё гораздо проще.
– А сейчас?
– Сейчас еще проще. Никаких идейных соображений, информация покупается за деньги и у нас, и у них.
– А как же разрядка, конец «холодной войны»?
– Я вам больше скажу, Сережа: никогда еще «црушники» не лезли к нам так нагло, как сегодня. Мы же теперь почти друзья, чего стесняться? Бродят по России с бабками чуть ли не в открытую. Купили, сволочи, прогноз нефтедобычи – секретнейший стратегический документ с раскладками по каждому нашему месторождению – совершенно легально за полторы тысячи долларов!
– Ну а мы-то, мы-то что? Ушами хлопаем?
– Я, Сереженька, уже на пенсии. Наши хватились – нет такого закона, все дозволено. Пейте, Сережа, это «Гленфиддиш», он стоит в Англии бешеных денег.
Кротов попробовал: вкусно, но резко. «Виски с дымком... Какой дымок – самогон чистейший».
– Вы поселитесь с нами?
– Ну зачем же мне вас стеснять. У меня дело, у вас отдых. Дня три, как поселитесь, развлекайтесь смело, в «Интервале» есть русские гиды, возьмите машину, покатайтесь по острову. Там левостороннее движение, как в Англии, но ничего, привыкнете быстро. А в пятницу после обеда будьте, пожалуйста, в номере – поедем в банк, совершим некоторые приятные формальности. Сколько у вас сейчас денег с собой?
– Пять тысяч.
– Ну, до пятницы хватит, – рассмеялся Геннадий Аркадьевич и раскрыл журнал. Кротов посидел еще рядом, выкурив новую сигарету, и вернулся в свое кресло.
– Ты знаешь, где здесь туалет? – шепотом спросила жена.
– Наверно, в хвосте, как обычно.
– Ты меня проводишь? Я что-то теряюсь, как девочка.
– Эх ты, кулёма деревенская, – сказал Кротов с покровительственной улыбкой.
В салоне туристского класса люди сидели теснее, дальние ряды клубились сигаретным дымом. Мужчины уже пили водку, заедая домашней вечной колбасой, кое-где резались в карты на опрокинутых спинках сидений. «Руссо туристо», – подумал Кротов без неприязни. А что? Это раньше русские сидели в загранице как пришибленные, а теперь гуляют почище немчуры, и правильно: знай наших, за всё заплачено своими кровными.
– Ты зайдешь со мной сначала, я не знаю, что там и как нажимать.
– Кулёма.
– Перестань, пожалуйста. Мне это слово не нравится.
Они зашли в кабинку, Кротов огляделся, почитал надписи, повернулся к двери и нажал рукоятку запора.
– Что ты делаешь?..
Такого не было давно. Он путался в тряпках, зажимая губами трепещущий испуганный рот, мял руками и толкался, не зная, как устроиться, пока не рухнул задом на крышку унитаза и затащил жену на колени и ближе.
– Ты с ума сошел, – прошептала Ирина, когда всё кончилось. – Какой вы пылкий, дяденька, я и не подозревала...
– А вы такая гладкая, тетенька, и мягкая внутри. Не хочу вылезать из тебя.
– Ой, сейчас постучит кто-нибудь... И вообще, мне надо, Сережа... Закрой глаза, пожалуйста.
Он вернулся в свой салон с улыбкой молодого хулигана.
Подошла стюардесса, другая, не «русская», щебетала нечто вопросительное; Кротов пытался уловить отрывки знакомых английских слов, мучился непониманием, пока дочь небрежным голосом не соизволила вмешаться.
– Она спрашивает, будем мы обедать сейчас или попозже.
– Давайте сейчас. Честное слово, жрать уже хочется.
– Нау, – мяукнула дочь, и стюардесса всем своим видом изобразила удовлетворение.
Пришла и плюхнулась в кресло жена, пахла свежими духами.
– Сейчас будем есть, – сказала дочь. – А папа будет жрать.
– Как ты выражаешься, Наталья?
– Это его собственное слово.
– Ну, зазналась, – сказал Кротов. – Она, видите ли, общалась со стюардессой по-английски.
– Вот и отлично, – сказала жена с гордостью. – Хоть один человек у нас сможет на Кипре разговаривать с людьми.
– Как два пальца, – сказала дочь, повергнув мамашу в недлительный шок.
Стюардесса принесла и раздала меню.
– Вам помочь, предки?
– Сами справимся, – буркнул обиженный всеми Кротов. Он пробежал глазами красиво напечатанный лаковый лист и понял, что два варианта: мясо с чем-то и рыба с чем-то, какие-то салаты и черт его знает что еще в длинном списке.
– Рыбу или мясо? – спросил он Ирину.
– Давай рыбу! И много!
– Уж сколько дадут...
– Плиз? – пропела стюардесса, сверкая зубами.
– Да, плиз, конечно...
– Если берете рыбу, скажи просто: номер два. – Дочь была невыносима.