Выбрать главу

– Вы у нас мэр, не так ли?

– Исполняющий обязанности.

– Ежели исполняете, значит, мэр. Нефтяная компания «Севернефтегаз» расположена в городе. Это так. Работники компании – ваши избиратели, горожане. Так? За все, что происходит в городе, вы несете перед людьми персональную ответственность. Так?

– К чему эти банальности? – недовольно поморщился Виктор Александрович. – Что вы конкретно предлагаете?

– Я предлагаю использовать ситуацию в активном режиме. Вы не можете сидеть здесь и делать вид, будто ничего не происходит.

– Позвольте! – Теперь уже Слесаренко поднял ладонь и как бы прикрылся ею от Лузгина. – Я тут без дела не сижу, я тут делами занимаюсь с утра до ночи! В том числе и долгами «Нефтегаза», к вашему сведению.

– Да не горячитесь вы, Виктор Саныч, – примирительно усмехнулся Лузгин. – Я ведь рисую вам позицию с точки зрения пикетчиков на рельсах. Вас позвали – вы не явились. Значит, вам нечего сказать и не делаете вы ни хрена. Если бы делали – приехали и доложили. А докладывать особо нечего. Да, работа есть, но результата нет.

– Ну, здрасьте, – вмешался Кротов. – Сам же говорит, что ехать надо, и непременно. Так с чем же ехать и зачем?

– Если нет результата, а у нас его нет, – чуть ли не по слогам произнес Лузгин, – тогда людям следует показать работу.

– Не понял, – сказал Слесаренко. – Какую работу и как показать?

– Все очень просто.

– У тебя все очень просто, – буркнул Кротов.

– Спасибо за комплимент. – Лузгин изобразил подобие поклона. – Вот вы сейчас, Виктор Александрович, устроите здесь вселенский сбор-разбор...

Слесаренко глянул на часы: две минуты до «планерки». «Будет ли Вайнберг? – подумал он. – И почему до сих пор нет полковника?».

– Так вот, Виктор Саныч. Там у пикетчиков походный стол сколочен из досок – длиннющий, метров десять, поболее этого будет. Давайте-ка мы все наши разборки туда перенесем. А народ пусть посмотрит и послушает...

– Но это же театр какой-то!..

– Правильно, театр.

– Мне это не нравится, – твердо сказал Виктор Александрович и еще раз глянул на часы.

– Вам понравится, – не меняя тональности, произнес Лузгин. – И еще как понравится. Вы меня дослушайте, пожалуйста.

– Время, – показал глазами Слесаренко.

Ничего, подождут. Объясняю подробно: вы просто переносите туда, под насыпь, свое рабочее место. И ничего не меняете в своем рабочем распорядке! Ни-че-го! Вот как у вас намечено в расписании, так все и должно идти. Но там, на глазах у людей, и до тех пор, пока они не освободят дорогу.

– Не убедили, – Слесаренко разочарованно покачал головой. – Игры какие-то, несерьезно.

– Минуточку, – попросил Кротов. – Здесь что-то есть, есть...

Слесаренко встал и пошел было к селектору дать команду на вход, но на пол пути сбавил шаг, повернулся к окну и замер так, сунув руки в брючные карманы.

– Ну ладно, – сказал он, глядя за окно. – «Планерку» я там проведу, допустим. А дальше?

Он быстро прошагал к столу и схватил листок расписания.

– Коммунальщики, рынок, отпускные учителям, планерка по мосту, личный прием:.. Это зачем... все это зачем туда тащить?

– Как раз все это туда «тащить» и надо, – убежденно и весело сказал Лузгин. – Пусть господа пикетчики увидят, сколько в городе проблем. Сколько людей находятся в гораздо худшем положении, чем богатенькие, – да-да, богатенькие! – рабочие цеха подземного ремонта скважин. У них зарплата в шесть раз выше, чем у школьного учителя. И не платят им с апреля, а учителям – с февраля. Да они на свои заначки, господа несчастные нефтяники, могут еще год безбедно бастовать и пикетировать! Да, кстати, а строителям на мосту когда последний раз полную зарплату выплачивали? И кто налогов в местный бюджет больше всех задолжал? Кто платил своим уборщицам больше, чем зарплата у мэра? Кто напокупал в Крыму и в Греции всяких там шикарных пансионатов? Кто жилье свое полуразваленное бросил на содержание городу? Кто, как не наши славные нефтяники? Кто насоздавал оффшорных компаний, в которых растворились миллионы нефтедолларов, а?

Не заводись, – улыбнулся Кротов. – Ты еще не на митинге.

– Да какого хрена! – почти крикнул Лузгин. – Вот вы мне поверьте: остановится первый же пассажирский поезд с Севера, выйдут оттуда мужики, набьют морды пикетчикам, и вопрос будет решен. Когда у нас идет уренгойский?

– В шестнадцать тридцать, – по памяти ответил Слесаренко.

– Так вот, в шестнадцать сорок пять никакого пикета уже не будет.

– Драки мы не допустим. Драка – это уголовщина. Нам же и отвечать придется.

– Да не будет никакой драки, – брезгливо сказал Лузгин. – К моему огромнейшему сожалению.

– Надо ехать, – сказал Кротов. – Вовка дело говорит.

Виктор Александрович нажал кнопку селектора и произнес:

– Пожалуйста, приглашайте товарищей, Нина Константиновна.

– Опять «товарищи», – укоризненно поднял брови Лузгин.

– Товарищи по работе. Вы, кстати, тоже.

– А я-то думал, мы друзья.

– Вовка, заткнись.

– И ты туда же, Серега. Вот она, благодарность друзей и начальства. Им, на хрен, гениальный сценарий предлагаешь...

Полковник Савич вошел первым – округлый, невысокий, в новеньких погонах на толстоватых плечах. Серая щетина на лице, белки глаз мутно-красные. «Тоже... с народом, или от бессонницы?» – подумал Слесаренко, пожимая руку полковнику и следом остальным входящим: тоже ритуал, правила игры. Участники «планерки» рассаживались по своим привычным местам, и Лузгин уже успел переместиться, как отметил Слесаренко, и шептался о чем-то со своим визави – заместителем мэра по «социалке» Федоровым.

– Все в курсе? – спросил Виктор Александрович, садясь к столу и одергивая пиджак. – Коли молчите, значит, все. О Харитонове слышали? – Слесаренко посмотрел в глаза полковнику, и тот виновато шевельнул погонами. – Вопрос ясен. Какие будут мнения?

– А где сам Вайнберг, Виктор Александрович? – Федоров склонился над столом, чтобы его было лучше видно с дальнего конца. – Или мы так и будем чужую кашу расхлебывать?

– Каша у нас общая, и хлебать ее придется. Прошу уяснить это раз и навсегда. Если мы власть, то мы отвечаем за все, что происходит в городе.

Федоров обиженно поджал губы и откинулся на спинку стула, исчезнув за шеренгой лысин, шевелюр и пиджаков; были видны только его пальцы, мелко барабанившие по крышке стола.

– Есть предложение перенести сегодняшнюю работу непосредственно к месту происшествия. – «Что за казенщина все липнет к языку!» – И провести работу гласно, на глазах у людей.

– Позволено будет спросить: чье это предложение?

– Это мое предложение, товарищ Федоров.

– Вопрос снимаю. Извините.

– Прошу всех собравшихся распределиться по машинам. Выезжаем через... десять минут. И, пожалуйста, садитесь поплотнее, не гоняйте лишние машины. Полковник, вы поедете со мной.

– Слушаюсь, – кивнул Савич.

– Все рабочие документы с собой. Встречаемся внизу. Вы почему задержались, Петр Петрович?

– В больницу заезжал, – негромко сказал начальник милиции. – В пять утра у Воронцова была остановка сердца. Подключили аппарат, до сих пор на нем держат. Несчастный мужик, уж лучше бы...

– Как там эти двое... ну, которых вы арестовали в аэропорту, азербайджанцы. Молчат?

– Почему молчат? – Савич печально скривил губы. – Они не молчат, они скандалят.

– И что?

– Боюсь, отпускать придется. Чем больше проверяем, тем яснее становится – ошиблись мы с ними.

– Да вас, Петрович, в клочья разорвут, если вы этих черных отпустите, – сказал Лузгин. – Народ не поверит, скажет: откупились.

– Сколько времени вы еще сможете их задерживать?

– Да сколько угодно, – снова скривился полковник,

– пока молчит прокуратура.

– А она молчит?

– Молчит.

– Тогда работайте, работайте!

– А мы что? Мы работаем...

Виктор Александрович слегка поежился, вспомнив многотысячную разъяренную толпу, собравшуюся возле здания мэрии в день, когда был расстрелян Воронцов, и как спустя два часа толпа эта пошла громить городской рынок, потому что всем в толпе было ясно: стреляли «черные» торговцы, с которыми Воронцов вел долгую и трудную войну, не во всех деталях и мотивах понятную Слесаренко, но горячо поддержанную обывателями. Усмирить бунт и убрать толпу с рынка и площади удалось только на третьи сутки, когда начальник милиции арестовал в аэропорту двух некстати собравшихся бежать из города азербайджанцев. Другие «азеры» бежали на машинах по автотрассам на север и юг – отсидеться, переждать в соседних городах и поселках, а эти дурни самоубийственно сунулись в порт, пытались за взятку достать вылетите билеты, и тот грузчик, которому они совали доллары, «сдал» обоих и без того взвинченной очереди возле кассы (размахивал долларами и орал, тыча пальцем в побледневшие лица «азеров»), и чуть не случилось убийство, едва живых из свалки вырвала милиция, и тут же кто-то закричал, что видел этих в день стрельбы, как они бежали по кустам и что-то бросили... Наутро Савич доложил, что задержаны двое подозреваемых, и это помогло сбросить напряжение и прекратить беспредел. Слесаренко лично побывал в следственном изоляторе и говорил с арестованными, видел их разбитые липа и глаза без надежды и чувствовал нутром неправду происшедшего и жалость к этим молодым еще, неграмотным и вообще туповатым парням, но головою понимал другое: всем будет лучше, если удастся доказать, что убивали эти, чужие, нерусские. И даже сейчас, слушая милицейского полковника, неловко переминавшегося перед ним, Виктор Александрович отстраненно заметил, что вместо обычной и понятной человеческой радости за скорое освобождение невинных он испытывает только злость и раздражение, и, честно говоря, ему не гак уж важно, стреляли эти парни в городского мэра или нет, ведь если настоящие убийцы и будут найдены, те, кто нажимал курок, – это будут не настоящие убийцы, а всего лишь наемные исполнители, тогда как настоящие, заказчики и организаторы, найдены не будут никогда. Это понимал и полковник. Оба они это понимали.