Евгений Прошкин
Слой Ноль
Пролог
Конец света начался десятого июня в 17:20 по Московскому времени и длился около часа.
Евгений Сидорчук, ведущий аналитической программы «Между прочим», запнулся на полуслове и, неэстетично шмыгнув носом, дико посмотрел куда-то в сторону. В студии кто-то кашлянул и громко выругался. Затем случилось и вовсе невероятное: камера отъехала назад и развернулась. Телезрители обнаружили, что серебристая панель за спиной Сидорчука торчит посреди темной комнаты, похожей на подсобку электриков, а рядом стоят еще две камеры, десяток прожекторов и какая-то девица в джинсах. Девица ошалело оглядывалась, словно не понимала, где она находится. Сидорчук тоже как будто не понимал. Потом сбоку что-то рухнуло, раздался глухой дуплет, и половина фонарей погасла. На экране возникла заставка, но через пару секунд исчезла и она.
Виктор ухмыльнулся и взял в руки пульт. Убавив громкость, он несколько раз переключил программу – везде было одно шипение. Спутниковая антенна некоторое время еще принимала «Би-Би-Си» и китайский «Жибао», но вскоре сигнал пропал и там.
Мухин снова хмыкнул, но уже растерянно, с какой-то безотчетной тревогой. Пересев за компьютер, он набрал испанский с виду адрес «chtosluchilos». В непрерывно обновляемом разделе «hotnews» болталась единственная фраза: «КАЖЕТСЯ ВСЕ ВОКРУГ». Больше там не было ничего. Если б автор не тратил времени на рефлексию и не писал слово «кажется», то вероятно, успел бы добавить что-нибудь еще – кто эти «все», где это «вокруг», и в чем, собственно, дело.
Хотя Виктор, кажется, догадывался и сам.
Спустя минуту монитор погас, а из системного блока послышался разочарованный вздох вентилятора. Мухин перевел взгляд на отключившийся телевизор, потом осторожно поднял с базы трубку радиотелефона. Молчание. Проверять люстру не имело смысла.
Бросившись к тумбочке, Виктор вывалил из нее всякий хлам и разыскал упаковку пальчиковых батареек. Срок годности давно истек, но минут на десять их должно было хватить. Вставив батарейки в карманный приемник, Мухин повращал ребристое колесико. Эфир был чист – местами что-то потрескивало, но принять эти помехи за передачу не дерзнул бы даже уфолог.
Виктор вышел на кухню и, открыв оба крана, задумчиво покусал губу. Воды не было – ни горячей, ни холодной.
Все совпадало. Он не мог в это поверить, однако сценарий отыгрывался четко и последовательно: телевидение, интернет, насосные станции, наверняка – лифты, и еще… Мухин знал, что будет дальше. То есть не знал, конечно, но почти уже не сомневался: так и будет.
Как в недавнем сне.
К сновидениям, гороскопам и прочей ереси Мухин относился скептически, но на прошлой неделе ему приснилось нечто настолько странное, что он до вечера ходил как пришибленный. С работы отпросился еще утром – в голову все равно ничего не лезло. Пошлялся бесцельно по улицам и вернулся домой. Пиво, несмотря на жару, пить не стал. Решил: если завтра мозги не вправятся – надо идти к врачу.
На следующий день все прошло, и Виктор сам уже не понимал, что это на него вчера накатило. Ну, кошмар. С кем не бывает? И, главное, не сказать, чтоб это произвело на Мухина какое-то впечатление: сон был скорее абстрактным, чем реальным, но что-то от него вроде бы осталось – неувиденное, недосмотренное. Будто за сном скрывалась целая история или даже целая жизнь. Из той жизни Виктор помнил только конец, и сейчас он повторялся – шаг за шагом.
Мухин для очистки совести пощелкал выключателем – свет не горел.
За окном вдруг залаяла собака. Взрослая овчарка то подбегала к хозяину, то вновь отпрыгивала, словно сомневаясь: кусать или не кусать. Хозяин, пузатый тип в красных штанах, лишь бестолково вертел головой. Неожиданно он отпустил поводок и направился куда-то через газон. Собака заскулила, но осталась на месте и улеглась между каруселью с одиноким грустным мальчиком и песочницей. Карусель поставили совсем недавно, подшипник еще не стерся, и она крутилась, почти не тормозя. Пока Мухин на нее смотрел, она сделала десять или двенадцать оборотов, – мальчик за все это время не пошевелился.
В дверь постучали, и Виктор, вздрогнув, оторвался от окна. Он никого не ждал. Тут же постучали снова – гулко, ладонью по обивке, и от этого звука ему стало как-то не по себе.
На площадке стоял сосед – тощий, но патологически бодрый мужик в шортах, сетчатой майке и, как всегда, без тапочек.
– Чего не открываешь? – спросил он недовольно. – Звоню, звоню!.. У тебя это… тоже тока нет?
– Звонок-то не работает.
– А, ну да. А то я звоню-звоню…
– Ты бы обулся, – сказал Мухин. – Воды нет, с грязными ногами спать придется.
– Воду скоро дадут, – заявил сосед.
– Думаешь?..
– Это внизу, в седьмой, сантехнику меняют. Час-два, и дадут.
– Радио послушай.
– А на кой оно мне? Радио!.. Я его никогда не слушаю.
Сосед помялся, спешно придумывая новую тему. Месяц назад он раскодировался и теперь считал, что каждый обязан ему налить.
Кое-как от него отвязавшись, Мухин закрыл дверь и бесцельно побродил по квартире. Делать ничего не хотелось.
В дверь опять постучали, и Виктор, тихо злясь, пошел открывать. Вместо соседа за порогом оказался какой-то полугей-полупанк – крашеный «перьями», с осветленной «эспаньолкой» и с двумя тяжелыми кольцами в ушах.
– Здравствуй, Витя, – улыбнулся он.
– Ты кто?
– Войду, не возражаешь?
Мухин возражал, поэтому припер дверь ногой. Незнакомец тоже припер – снаружи, и негромко сказал:
– Пусти, у нас времени мало.
Не дожидаясь ответа, он вставил в щель топор для рубки мяса и расширил ее сантиметров до десяти.
– Не бойся, убивать я тебя не буду, – произнес он спокойно.
Виктор, почему-то совсем не волнуясь, накинул на дверь цепочку и побежал за ножом.
«Это, наверное, сон, – мелькнула теплая мысль. – Сны иногда повторяются».
В прихожей раздался треск, затем шаги по паркету: раз, два, три, четыре. Столько было от входа до кухни – Мухин жил в малометражке.
Выбрав в ящике тесак посолидней, он резко развернулся.
– Не надо, Витя, помереть ты еще успеешь, – сказал гость. Топор он держал на замахе, и что-то в его позе говорило: он действительно рубанет. И не промажет.
– Чего тебе надо? – спросил Мухин, откладывая нож на стол – но не очень далеко.
Незнакомец это заметил и одобрительно кивнул.
– Окна у тебя на северо-запад?
– По-моему, да… – оторопело ответил Виктор.
– Хорошо. И небо чистое. Если повезет, мы их увидим. Электричество давно отключили?
– Полчаса где-то… А ты что, из домоуправления?
– Меня Константином зовут, – представился гость и, перебросив топор, протянул руку.
На правом предплечье у него была наколота какая-то затейливая дрянь с окровавленными отростками и выпученными глазами.
– Не обращай внимания. Такой уж у меня здесь вид, – сказал Константин, словно его вид зависел от кого-то другого.
Если не считать сережек и бородки – и, естественно, топора, – налетчик выглядел почти заурядно: лет тридцати с небольшим, жилистый. Лицо у него было не злое. Нормальное лицо.
Мухин, помедлив, ответил на рукопожатие – все равно это ничего не меняло. Зарубить его могли и так, без знакомства.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Константин.
– В смысле?..
– В прямом. Прошлую жизнь помнишь? В первом слое.
– Чего?!
– Ну не в первом, конечно… Кто их нумеровал, слои? Хотя стоило бы… Так помнишь, или нет?
– Не понимаю, – нахмурился Мухин.
Константин очевидно был помешанным, и это несколько увеличивало шансы с ним справиться.
– А понимать, Витя, ничего и не надо. Надо вспомнить. Ты ведь здесь совсем недавно.
– Здесь?..
– В этом слое. Можно сказать: в этом мире, но «слой» будет точнее. Сюда тебя перекинуло девять дней назад, и все девять дней мы тебя искали. Нашли, к сожалению, поздновато… Уже под самый конец.
– Конец чего?
– Ну, как бы это попроще… Человечества, Витя. Конец местного человечества.