Петр закрыл кабинет и спокойно пошел к выходу. Нет, так нельзя, опомнился он.
– Осторожней, мясники проклятые! – Негромко прикрикнул Петр. – Это ж люди. Головы не трогать, только в корпус. Головы, сказал, не трогать! Кому их потом в чувство приводить? Ну, пусти, дай пройду.
Охранники посторонились, и он, еле сдерживаясь, чтоб не побежать, перешагнул через высокий порог.
Обычная лестница. Перила с голубой пластиковой полоской, неровные бежевые стены, на полу – плитка «в шашечку». Окна с решеткой, но отсюда она выглядела совсем не так, не по-тюремному. Просто чтобы инвалид какой не выпал или, допустим, ребенок. Здесь эта решетка не угнетала, не задерживала. Ступени – тоже как ступени. Раз-два, раз-два, вниз, не спеша. Только не торопиться, на него могут смотреть. Да кому он нужен!
– Валентин Матвеич? – Позвали сзади.
Петр остановился.
– Валентин Матвеич, вас Аркадий Палыч просил зайти.
Это из новеньких кто-то. Будь на его место другой…
– Да? Хорошо. Хорошо, зайду.
Петр помедлил и спустился еще на две ступеньки.
– Валентин Матвеич!
– Ну?
– Он просил срочно. Аркадий Палыч. Просил сразу же.
– Нда? Я и иду.
– Так он же на третьем!
– Гм… На третьем? Э-э… Гм, гм…
Только не бежать. Догонят, гады. Или внизу перехватят.
– Валентин Матвеич, постойте! – Бойко крикнула откуда-то из-за двери Гитлер Югенд. – Не ушел еще? Вадик, влепи вот этому двойную, – распорядилась она. – Валентин Матвеич! Хорошо, что застала. Вас Аркадий Па…
Петр медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– …влович… – оцепенело закончила медсестра.
– Хорошо, зайду, – кивнул он и, удивляясь своей выдержке, пошел навстречу.
Поднявшись на площадку второго этажа, Петр мимоходом поправил лацкан ее халатика и, свернув на следующий пролет, указал:
– Побыстрее тут заканчивайте. Нуркин скандалить будет.
– Какой еще Нуркин? – Одурело спросила Югенд. – Ты сам-то кто? Эй, ты же… ты же Еремин! Мужики, это наш!
Петр схватился за перила и, с силой оттолкнувшись, понесся наверх. Боковым зрением он видел, как у его задницы крутится, пытаясь достать металлическим кончиком, черная дубинка. Ноги, привыкшие передвигаться лишь от койки до унитаза, вдруг стали мощными и легкими, как крылья. Все больше отрываясь от двух санитаров, Петр преодолел промежуточную площадку и бросился ко входу на третий этаж.
Дверь обычная, не железная. Даже если закрыта, он запросто…
Петр всей массой ударил по ручкам, и створки, сорвавшись со шпингалетов, распахнулись. Врачи. Много врачей – человек семь. Какие-то люди в цивильном. Две медсестры в одинаковых белых колпаках. Цокают каблуками. Удивленные взгляды. Вздернутые брови. Еще не переполох. Пока только смущение.
Заметавшись в красивом и неожиданно широком коридоре, Петр дернулся туда, обратно, поскользнулся и потерял драгоценные, с таким трудом отвоеванные секунды. Санитары в зеленом загнали его в угол, к неизменному больничному фикусу, и выставили вперед электрошоки. Петр безнадежно оглянулся – два окна и вереница одинаковых белых дверей. Надо было вниз. Здесь он попался.
Тот, что стоял левее, сделал глубокий выпад, и Петр, не задумываясь, ответил: шаг вправо, разворот, наклон. Сознание констатировало полное фиаско, но тело продолжало действовать. Ладонь перехватила дубинку у самой рукоятки, правая нога приняла центр тяжести на себя, а левая оторвалась от пола и, развернувшись, врезалась в румяное рыло. Дубинка осталась в руке у Петра, и он, завершая движение, хлестнул второго по глазам.
«Она ж электрическая», – напомнила квадратная кнопка под большим пальцем.
Неважно. Мозги отключить. Только моторика.
Первый, кряхтя и обрывая с фикуса мясистые листья, уже поднимался. Петр ударил его по затылку – крепко, с оттяжкой, потом обезоружил незрячего и, крутанув обе палки в воздухе, зажал их под мышками. Все равно. Третий этаж. Бесполезно.
В коридоре показались еще двое. Петр расставил согнутые в коленях ноги и поднял дубинки вверх. Это что – какая-то стойка? Откуда он ее?..
Санитары приблизились, и палки завертелись двумя размытыми восьмерками. Симметрично: голова – голова, шея – шея. Два всхлипа, два стона, два тела на полу.
Не дожидаясь остальных, Петр метнулся к ближней двери. Заперта. Другая. Тоже заперта. Зачем? Третья, четвертая…
Он остервенело дергал ручки – не вполне осознавая, с какой целью это делает, но, как и с шахматами, полагаясь на Продуманный План и на неведомый вечерний замысел.
Закрытые кабинеты кончились, пошли открытые. Люди вскакивали и пятились, кто-то хватал телефонную трубку, кто-то, напяливая резиновую улыбку, начинал монотонные увещевания, но все они были одинаково бледны. Все смертельно боялись сотника.
Петр проверил полтора десятка комнат, но того, что искал, не нашел. А он действительно искал – теперь он в этом не сомневался. Одна из дверей в другом конце коридора приоткрылась, и в узком проеме Петр заметил манящий палец. Рысью преодолев расстояние до кабинета, он затормозил у стеклянной таблички с желтой надписью «процедурная».
Конечно! Процедурная. Если б все вспоминать до, а не после… Сколько времени упущено? Катастрофически много, но теперь он… А что теперь? Что там, в этой процедурной, – автомат, вертолет? Что он мог приготовить, сидя в психушке? Не размышлять! Работать рефлексами. Они у него хорошие. Они вытащат.
Петр рванул дверь на себя и влетел в помещение. Осмотрелся: два сдвинутых стола, белая марлевая ширма, низкий клеенчатый топчан и стеклянный шкаф с медикаментами.
– Долго гуляешь, – недовольно бросил плечистый мужчина за ширмой. – По идее, тебя давно уже должны поймать. А дубинки откуда? С охраной дрался? Это плохо, очень плохо. Ну, давай.
Мужчина вышел вперед и протянул ему странную куртку с непомерно длинными рукавами.
– Не видел, что ли? Смирительная рубашка, – сказал, усмехаясь, Ку Клукс Клан. – Сам одевай, я с тобой возиться не буду.
Глава 5
Человек откинул тяжелое от пота одеяло и, поднеся к лицу металлический, с двумя латунными колокольцами, будильник, присвистнул: так поздно вставать ему еще не приходилось.
Занавеска, вобравшая в себя многолетнюю духоту, пропускала не свет, а какое-то мутное марево – из-за этого комната казалась декорацией к черно-белому фильму. Под острым углом на зеркале был виден нереально плотный слой пыли. Приглядевшись, человек увидел, что оно вообще ничего не отражает. Он подумал, что тот, кто живет по ту сторону, чувствует себя, как в тюрьме. Гадливо переступая через невесомые клубы на полу, человек подошел к центральной створке гардероба и четыре раза провел по ней пальцем. Получилось что-то вроде решетки. Человек приник к нарисованной дорожке, но кроме глаза в ней ничего не отразилось.
Если б человека спросили, зачем он рисует решетки, он бы пожал плечами. Этот вопрос ставил его в тупик. С детства.
– Бабки с собой? – Спросил Ку Клукс Клан, старательно затягивая узел на животе.
– Угу, – ответил Петр. – Во внутреннем кармане.
– Блин… Рубашку-то уже надели. Как их теперь оттуда?..
– Да не колбасись ты! Выведешь на улицу, тогда и рассчитаемся. Лучше закурить дай.
– Не употребляю. А насчет денег… смотри, Еремин! Меня в прошлом году кидал один. До сих пор с портрета как живой…
– Будут тебе деньги, успокойся. Все, как договорились, – заверил Петр, смутно припоминая, что действительно договаривался. Вот только когда?
– А теперь я тебе, пардон, по харе врежу. Иначе не поверят.
Ку Клукс Клан не технично, но крепко звезданул его в глаз, затем в нескольких местах надорвал свой халат.
– Вот так. А то нового век не допросишься. Ну, готов, маньяк-циклотимик? Пошли.
Он открыл дверь и, огласив коридор зычным «поря-адок!», вышел из процедурной. В руках он держал плотный матерчатый пояс, на котором, точно ишак на привязи, тащился Петр. Левая бровь не болела, но стремительно заплывала, и он чувствовал, как с каждой пульсацией зрение превращается из «стерео» в «моно».