– «Мелодию», – буднично ответил Константин. – Или у вас не взрывали? Значит, это только у нас.
Таксист поцокал языком, но промолчал. Он на своем веку слышал и не такое.
Костя велел остановиться у красной кирпичной школы с чудным номером «1234» и, заплатив сверх оговоренной суммы, зашел в подъезд старого пятиэтажного дома.
Сердце забилось сильней и чаще. Шансов было не много, но если он все же не обознался, если Петр жив… Что из этого следует, Костя так и не решил, – он уже стоял у двери и давил на звонок. Лишь успел довести сладкую мысль до конца: если сотник жив – это здорово.
– Вы к кому? – Осведомились из-за цепочки.
Ну да, правильно. Петр обитал в коммуналке. Это в отдельных квартирах спрашивают «кто там?», а в коммунальных – «к кому?». Большая разница.
Константин рассмотрел жестяную табличку над звонком – в списке значилось шесть фамилий, но Еремина среди них не было.
– Я к Петру, – сказал он.
– Нет у нас никаких петров, – недружелюбно отозвался некто, скрывавшийся за дверью.
– Откройте, пожалуйста, мне нужно с вами поговорить.
– Нет у нас петров, и говорить не о чем, – отрезал жилец.
В узкую щель был виден только кусок коридора и волосатое предплечье с бледной татуировкой «Сахалин 1957-61». Не позволяя захлопнуть дверь, Костя выставил вперед ногу.
– Мне бы на два слова…
– Толик, что там? – Раздался женский голос.
– Петю какого-то… С утра по телефону голову морочили, а теперь вон приперлись. Здрасьте.
– Небось опять к Петуховым.
– Да уж не ко мне, – поддержал Толик с Сахалина. – С этими Петуховыми никакого покоя. Базар, а не квартира.
– То у них племянники, то студенты психованные, то этот… полтора месяца околачивался.
– Норкин, – с фальшивым почтением подсказал Толик-Сахалин. – Ты с ним на «вы» и за ручку! Два образования высших, не смотри, что из себя мухомор.
Соседка неохотно гыгыкнула и, судя по звуку, удалилась. Костя постоял еще несколько секунд, пока до него, наконец, не дошло.
– Норкин? Может, Нуркин? – Спросил он, потешаясь над собственной наивностью. Надеяться на случайную встречу в десятимиллионном городе – это…
– Во-во, Нуркин, – чему-то обрадовался Толик. – Ты тоже к Петуховым? Не пущу. Нет их. Вот на лестнице и дожидайся
– Хорошо, – легко согласился Константин.
Он взялся за дверь и изо всех сил дернул ее на себя. Цепочка от подвесного унитаза лопнула, и Костя, ткнув негостеприимного соседа в солнечное сплетение, переступил через порог.
– Ты что это?.. – Растерянно молвил Толик-Сахалин. – Ты драться, да? Ну я тебе щас…
Крепкий мужик в тренировочных штанах и майке на бретельках сжал кулачище и разудало, с каким-то бесшабашным «ы-ы-ых», размахнулся. Костя одобрительно кивнул, но за мгновение до прилета кулака нырнул в сторону. Одной рукой он перехватил запястье, а другой легонько, без особых затрат, ударил по Толиному локтю. Сахалинец послушно упал на колени.
– Кто еще дома?
– Мы только, – простонал он. – На работе твои Петуховы. Руку отдай, сломаешь!
– Как бабу зовут? – Спросил Костя, помогая ему подняться.
– Лиза.
– Елизавета! – Громко сказал он. – Можно вас на минуточку?
Из боковой комнаты выглянула пожилая женщина с какой-то кастрюлей.
– Ты на кой его впустил?
– На кой, на кой… – проворчал Толик. – Человек больно хороший.
– Задаю один вопрос и ухожу, – мирно объявил Константин. – Если я правильно понял, Нуркин здесь не прописан.
– Нет, не прописан, – единодушно заверили жильцы.
– Но появляется.
– Ха, появляется! – Возмутилась Елизавета. – Почти два месяца тут обретался.
– А сейчас?
– Съехал недавно. А чего ты здесь командуешь?
– Молчи, Лизка! – Одернул ее Толик. – Чего еще хотел?
– Как его найти?
– Норкина? Это Петуховых друг, их и пытай.
– Когда они придут?
– Слушай, неуемный, ты один вопрос обещал, а задал сто, – проговорила женщина.
– Так вы же на него не ответили, – сказал Костя и, подойдя к телефону, обрезал провод. Потом повернулся к Елизавете и ненавязчиво продемонстрировал нож. Лезвие длиной с телефонную трубку было сплошь усеяно чешуйками засохшей крови.
– Гра-абят… – прошептала женщина.
Кастрюля грохнулась на пол, и в коридоре пронзительно завоняло кислыми щами.
Глава 7
Мобильного телефона Петр никогда не имел, поэтому долго искал, куда нужно тыкать. Прежде, чем он ответил, трубка чирикнула раз семь или восемь.
– Да? Слушаю.
– Слушаешь? Это хорошо.
Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру огромное удовольствие. Он что-то напоминал.
– Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера…
– Простите, а с кем я говорю?
– «Простите» будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?
– Не понимаю, – признался Петр. – Куда его дальше опускать, если он и так уже не человек, а человечек?
– Борзый бычок, – с необыкновенной благостью заметил абонент. – Ты чей, Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?
Петр оторвал трубку от уха и задумался. «Каковских». Что за вопрос? Он сам по себе, он… он…
Его вдруг охватило отчаяние – всепоглощающее, такое, от которого холодеют пальцы и кружится голова. Кто он?
– Куда пропал? – Крикнули в динамике. – Эй, бычок, не прячься! Ты где?
– Я? – Дико озираясь, спросил Петр. – Я здесь. На чердаке.
– На каком чердаке, мудило?
– Не знаю, – сказал он и отключил трубку.
Вокруг стояла жаркая духота, насыщенная запахом гнили и чего-то еще – резкого, отвратительного, забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.
Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о деревянную балку, присел обратно.
Вопросов было много. Первый – «кто я?», второй – «где я», третий…
Петр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и делал, что выяснял, – каждое утро. Правило, выработанное за время отлежки… где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется день.
«Бычок», «безбашенный» и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.
Петр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка. Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном – темные покоробившиеся газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Петр предвидел, что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто не объяснит.
Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью «BIG MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Петр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Петр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.
Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному порыву, он открыл ее на букве «Н».
Мозг кольнуло электрическим разрядом. В начале страницы находились какие-то фамилии с номерами, а под ними, другой пастой и другим почерком было написано: «Нуркин». Дальше, ломая жанр телефонной книги, шел столбец сплошного текста, занимавший – Петр проверил – два листа.
«Сперва пожри».
Он сдержал благодарную отрыжку и уже не смог оторваться.