Это был не знак уважения к королю, потерянному в безумии, а выражение преданности одного соратника другому. Двалин снова поклялся ему в своей верности, не произнеся при этом ни единого слова. После смерти Торина он принесёт эти же клятвы перед Фили и Кили. Двалин всегда будет на стороне его племянников.
Это было похоже на прощание, и Торин позволил этой мысли утянуть себя во мрак.
***
Торин не мог сказать, прошли часы или дни. Солнце и луна могли вращаться прямо вокруг него, и он бы не обратил на них никакого внимания. Вместо этого к нему пришли кошмары, поднимая с глубин его сознания события, давно покрывшиеся налетом сырости и лет.
Последние блики света отразились от стали, покрытой кровью, прежде чем тьма превратилась в знакомые образы. Звон мечей и шум битвы нахлынули на него. Торин почувствовал железный вкус крови на языке, густой и приторный, и он даже не мог выплюнуть слюну, чтобы освободиться от зловония смерти. Холод медленно сжимал Торина в своих тисках, наполняя тело болью.
Это была нестерпимая пытка. Его челюсть болела от того, что он не мог сдержать крики меж сжатыми зубами, а грудь была наполнена болью. Торин хотел вцепиться в свою плоть, вытащить осколок, который мучил его, но он был слишком слаб.
Единственное, что мог делать Торин — терпеть.
С принятием этого пришло понимание, что он бредит или спит, или, скорее всего, умер. Как ещё события прошлого могли так легко сменять друг друга? Или это были кошмары, рождённые его воспалённым разумом?
Тени Эребора окутали его, гарантируя защиту и спокойствие. Здесь, в каменной гробнице, тьма была абсолютной, и ни тень, ни звук не могли достичь его. Торин задавался вопросом: был ли он уже похоронен? Или его оставили здесь ждать своего конца?
Нет. Ещё нет. Свет ламп разогнал тьму вокруг. Тени уменьшились под желтоватым сиянием, и беспокойство в его груди улеглось, когда он увидел знакомые очертания.
Зал сокровищ.
Горы золота тянулись во все стороны. Взгляд Торина задержался на изгибах монет и резкой геометрии драгоценных камней. Необработанные камни тускло переливались в свете ламп, в то время как другие ярко блестели в вычурных оправах из драгоценных металлов. Это было вершиной усилий его народа, их гордостью и наследием. Его семья, возможно, и погибла, а численность расы гномов сокращалась с каждым годом, но здесь, в этих залах, их дух оставался вечным.
Дрожащей рукой Торин провел кончиками пальцев по ближайшей куче драгоценностей, чувствуя силу и историю своего народа. Он сражался за это: не только в великой битве за воротами Эребора, ни и в тех многих, что последовали после изгнания его народа из собственной земли. Торин сражался с неверием тех, кто насмехался над ним и его мечтами о возвращении собственного дома. Он пожертвовал всем, чтобы вернуть Эребор.
И теперь это всё принадлежало ему.
— Ты ничего не получишь. Ни единой монеты.
Слова грохотали, скрывая своего владельца в тени и просачиваясь сквозь щели в сознании гнома. Казалось, что они исходили из глубин горы, и волосы приподнялись на затылке Торина, когда он понял, кому принадлежит столь торжествующий голос.
Он знал этот голос. Он дразнил его, когда они бежали через эти самые залы, преследуемые угрозой быть поджаренными. Нет. Этого не может быть. Смауг погиб. Отравил своей гнилой плотью воды озера. Он канул в небытие.
— Ты призрак! — Слова Торина эхом отразились от высоких потолков и затерялись в густом мраке, плотным коконом окружавшем его. Вокруг воцарилась тьма, и Торин понял, что спорит с тенями.
— Я? — громкий рёв сотряс гнома, и он с трудом удержался на ногах. — Но я здесь, Торин, сын Траина, внук Трора.
— Я победил тебя! — прорычал король, осматривая потрескавшиеся стены и не видя ничего, кроме драгоценных камней и бесконечной тьмы. — Тебя и твою болезнь!
— Тогда почему твои желания привели тебя сюда? Почему холодные монеты и драгоценные камни согревают твоё сердце, даже когда смерть протягивает к тебе свои костлявые руки? Ты оплакивал потерю не своей любимой горы, а ЭТОГО!
На Торина понеслась огромная лавина из золота и драгоценных камней. Но она не погребла гнома под собой, а мягко опустилась возле его ног, принеся с собой горячий, отвратительный запах. Не чистый — плавильней и кузниц, а жжёной серы, который витал в его доме последние десятилетия. Рука Торина рефлекторно сжалась, пытаясь дотянуться к отсутствующему мечу.
И тьма, наконец, обрела форму.
Огонь стекал по чешуе Смауга, не причиняя тому ущерба. Инкрустированный драгоценными камнями живот дракона замерцал всеми цветами радуги, когда змей развернул крылья, затмив собой всё пространство вокруг.
— Это твоё проклятие, Торин Дубощит, и ты никогда не избавишься от него. Золото будет твоей погибелью. Оно поработит тебя, как и твоего деда!
Отрицание застряло где-то у Торина в груди. Да и какие слова могли изменить прошлое? Когда-то он уже однажды нарушил свои обеты и отвернулся от своих самых преданных товарищей ради золота. Торин не пришёл на помощь гномам, которые умирали за стенами Эребора, умирали за него. Он прятался в этих священных залах, пытаясь преодолеть безумие, поглотившее его.
Торин думал, что победил проклятие собственного рода, но искушение осталось столь же великим. Богатства горы всё ещё манили его, даже когда он был одной ногой в могиле.
Он не проиграет золоту. Не снова!
— Как будто у тебя есть выбор.
Воздух вырвался изо рта Торина, а его тело дернулось, пытаясь вырвать своего хозяина из цепких лап Смауга. Кошмар цеплялся за разум гнома, как паутина, и король метался по своей койке из стороны в сторону в горячечном бреду.
Грубая рука на мгновение коснулась его лба, прежде чем её сменила столь долгожданная прохлада. Торин не смог разобрать слов, что говорила ему тень, склонившаяся над ним. Он просто не слышал их.
Неглубокая деревянная миска на мгновение прижалась к его губам, и гном постарался не подавиться столь мерзкой, но необходимой жидкостью. Торин узнал этот ужасный вкус. Маковое молоко. Оно притупит боль, но также лишит ясности его разум, отправив обратно, в загребущие лапы дракона.
С последней мыслью рвота вновь подступила к нему, и сильные руки тут же перевернули Торина на бок, когда желчь заполнила его рот. При внезапной смене положения раны гнома напомнили о себе, пронзив всё тело болью.
— Нет, — захрипел Торин, узнавая знакомое лицо, как только тело перестало выхаркивать собственный желудок. — Хватит, Оин.
— Торин…
— Нет, — твёрдо ответил король, опустившись на гору лохмотьев, что заменяли ему подушки, стиснув зубы от боли. Гном предпочёл бы провести свои последние часы, зная, что происходит с миром вокруг него, с его племянниками и Компанией, чем вернуться в кошмары, наполненные правдивыми, но от того не менее ужасными словами дракона.
Оин вздохнул, качая головой, и принялся убирать беспорядок на полу. Он делал это без малейшего отвращения, вздохнув только от вида крови, что смешалась с остальным содержим желудка Торина.
— Без макового молока будет сложнее перенести боль и жар, — предупредил целитель.
Оин потянулся к деревянной чаше, окунул в неё ложку и поднёс ко рту Торина, давая напиться прохладной и чистой водой, которая смыла собой ужасный вкус макового молока. У короля защемило в груди от столь редкой заботы со стороны старого целителя. Оин действовал чётко и ровно, и в скорости Торин снова лежал с чистыми повязками на ранах.
— Спасибо, — прошептал гном, когда Оин укрыл его тёплыми мехами под самое горло.
— Ещё рано благодарить меня, мой король.
Торин усмехнулся, услышав обращение старого гнома.
— Я буду благодарен тебе, когда захочу. За моих племянников и за себя.
Страх нахлынул на Торина. Двалин был рядом с ним и заверил, что его племянники живы. Но где он сейчас? Были ли его воспоминания реальны или они были порождением воспалённого разума, попыткой успокоить собственную совесть в последние минуты жизни?