Собрав все свои скудные силы, Торин с трудом повернул голову вправо, рассматривая окружающую обстановку. Миски и бутылки различных форм и размеров были разбросаны по всей палатке — скорее всего, Оин использовал их в работе. Масло медленно тлело в лампах, наполняя воздух горелым запахом, который не могли перебить даже травы старого целителя. И в этом скудном свете, с трудом разгоняющем тени, он смог разглядеть столь драгоценные для себя лица.
Если бы ему не сказали, что его племянник жив, то Торин был бы свято уверен в обратном. Кожа Кили посерела, и Торин слышал, с каким трудом молодой гном делает каждый вздох. Лицо его племянника исказилось: то ли от боли, мучающей его, то ли от кошмаров, не отпускающих Кили из цепких пальцев.
Фили, напротив, был спокоен. Он лежал чуть в стороне от Кили, его лицо было умиротворенным, а тело неподвижным. Гном не шевелился и не дёргался, и Торин смог разглядеть синяк на его щеке, наполовину скрытый под повязкой, которая обвивала лоб его племянника и закрывала левый глаз.
Оин издал гортанный звук, и Торин перевёл взгляд на уставшее лицо целителя.
— Кили очнулся один или два раза, но его снова забрал жар. Я боюсь, что его кровь заражена.
— Что с Фили?
— Он пребывает в таком состоянии с того момента, как мы забрали его с горы. Я с трудом смог напоить его водой, но он так и не очнулся, — Оин вздохнул, поджал губы и устало посмотрел на своих пациентов.
— Сколько… сколько времени? — Торин нахмурился, подбирая слова, прежде чем повторить свой вопрос. — Сколько времени прошло после битвы?
Оин слишком хорошо знал, как лихорадка и травы стирают границы между днями. Здесь, где лампы горели все время, было вдвойне сложнее понять, где заканчивался один день, а где начинался второй.
— Меньше, чем ты думаешь. Прошло всего несколько часов с тех пор, как орлы принесли тебя из Вороньей высоты. Уже наступил вечер.
Целитель подошёл к выходу из палатки, отодвинул в сторону ткань, которая занавешивала вход, чтобы Торин смог рассмотреть лагерь, освещённый факелами и кострами.
Для Торина это было сродни взгляду на мир живых: яркий и красочный, будучи одной ногой в царстве мёртвых. Гномы и люди работали наравне, копошась возле таких же серых палаток. Одни помогали целителям, бегая от палатки к палатке с кучей мисок и склянок. Другие же стояли возле кипящих котлов, раздавая скудный ужин. Не было слышно никаких голосов, распевающих песни в честь победы. Только тихие разговоры витали над лагерем, наполовину заглушённые ветром.
Яркая вспышка цвета заставила Торина удивлённо моргнуть, и он уставился на эльфийку, которая быстрым шагом вошла в палатку. Её рыжие волосы ярко мерцали в свете ламп, а бледные тонкие руки сжимали несколько зелёных веток. Щёки девушки покраснели, и пот размазал грязь на её лице, но она казалось, была абсолютно равнодушна к своему внешнему виду. Не произнеся ни слова, эльфийка направилась к Оину, который смешивал травы возле одного из столов.
— Нашла? — С удивлением спросил целитель. — Как ты нашла его среди этих развалин?
— Я знаю, где искать, — сказала она, смешивая найденные травы с водой и одновременно проговаривая что-то себе под нос. Её пальцы покрывали порезы, из которых струилась кровь, капая в миску с травами, но она, казалось, не обращала внимания на собственные раны, сосредотачивая всё внимание на Кили.
Удушающий стон Торина привлек её внимание, и она развернулась, чтобы взглянуть на него. Теперь гном смог рассмотреть её лицо. Он узнал её. Капитан личной стражи Трандуила. Эльфийка, которая бросила их гнить в подземельях Сумеречного леса.
— Никаких эльфов, — захрипел Торин, желая иметь силы, чтобы встать и вышвырнуть её отсюда. Он хотел бы напомнить о предательстве её народа и равнодушии по отношению к его собратьям на протяжении всех этих лет. Но он мог только прошептать слова, надеясь, что они, хоть отдалённо, напоминают приказ. — Убирайся.
Удивлённое выражение на лице эльфийки сменилось тихой яростью во взгляде.
— А если этот эльф может спасти одного из Ваших родственников? Вы всё равно прикажете мне уйти? — Её тихий вопрос был для Торина сродни рёву Смауга. — Вы поставите старые обиды выше жизни собственного племянника?
Её пальцы сжались вокруг чаши так, что костяшки побелели, когда она подошла к его кровати, наклонилась и показала содержимое.
— Кили отравляет яд, оставшийся в его груди. Он едва может дышать. Ваши целители смогли залечить рану, но не вывести отраву из его тела.
— А эльфу это под силу? — У Торина не было сил на насмешку, так что он просто закрыл глаза и прислушался к её тихим шагам, когда она снова подошла к Кили. Ложка загремела, когда эльфийка зачерпнула снадобье и влила его между губ молодого гнома, но Торин всё же услышал ее тихие слова.
— Я приложу все усилия.
— Зачем? — Когда он не получил ответа на свой вопрос, то повернулся к Оину, наблюдая, как старый гном садится возле его кровати. — Зачем ей помогать?
Оин постучал своим рогом по ладони, проведя большим пальцем по сколу на металле, прежде чем ответить.
— Она помогает, потому что её сердце не оставляет ей выбора. Она спасла ему жизнь в Озёрном городе, когда его нога начала гноиться. Она помчалась к нему на помощь, когда он встретился с Болгом, и тварь проткнула его клинком.
Оин посмотрел в другую сторону палатки, и Торин проследил за его взглядом, чтобы наткнуться на нежное выражение на лице эльфийки, обращённое к Кили.
— Она принесла его с горы, будучи раненой. Она спасла ему жизнь, когда другие потеряли надежду, потому что для неё неприемлем другой исход.
Торин снова посмотрел на эльфийку, внимание которой было полностью сосредоточено на гноме, метавшемся в бреду на кровати. Она смотрела только на Кили, и король вспомнил взгляды, которые бросал на эльфийку его племянник во время их короткой встречи в лесу. Торин не обратил на это должного внимания. Списал всё на молодость Кили, зачарованного вечной красотой. Гном счел ниже своего достоинства и внимания даже задумываться о чём-то подобном.
Каким же глупцом он был.
Думать становилось всё сложнее. Дрожь вернулась в тело Торина, выворачивая кости и сводя зубы. Его предавало собственное тело: веки медленно наливались сном, и гном пытался бороться с тьмой, снова подступающей к нему. И всё же пересилив себя, он спросил:
— Как её зовут?
Оин с удивлением приподнял брови и наклонился ближе, прижимая рог к уху.
— Как её зовут? — Переспросил он, удивлено моргая, когда Торину удалось кивнуть головой, подтверждая свои слова. — Её зовут Тауриэль.
Торин знал, что он мало что может ей предложить, и подозревал, что ещё меньше эльфийка примет из его рук. Она не возилась с Кили из-за политических соображений или из-за мыслей о награде. Она была здесь, в окружение одних только гномов и людей, из-за своего сердца. Эльфийка хотела спасти жизнь его племянника. Именно это будет её наградой. Единственной благодарностью, которую она готова принять.
— У неё получится спасти Кили?
Оин отвёл взгляд и устало пожал плечами.
— Ну, у неё шансов побольше, чем у нас всех. Я сделал всё, что мог, ещё несколько часов назад. Она вспомнила о Королевском листе и нашла его, когда я даже не знаю, где он растёт, — Оин протянул свою мозолистую ладонь к руке короля. — Ещё один день и ночь за ним, Торин. И я смогу сказать тебе больше.
Торин мысленно усмехнулся на слова целителя, вспоминая своё тело, разорванное клинком Азога, и жар, что медленно, но верно усыплял его. День и ночь? У него не было столько времени. Торин чувствовал, что его минуты подходят к концу, просачиваясь сквозь пальцы, как и кровь сквозь повязки, наложенные Оином. В отличие от Кили, у него не было никого, владеющего магией бессмертных, имеющего возможность спасти его жизнь.
Судьба его племянников остаётся в руках других. Торин верил, что Кили и Фили исцелятся и поднимутся на ноги, крепко держа меч в своих руках, чтобы править царством, которое он покидает.
Его дни были сочтены.