– Мэдисон? – кричит Елена, выходя из кухни и вытирая руки. – Боже мой! – Она бросается ко мне и прижимает к груди. Моя шея моментально намокает от ее слез, и я чувствую себя слегка сбитой с толку.
– Ты в порядке? Где ты была? Что случилось? – Кажется, она в панике, ее руки бегают вверх и вниз по моим рукам. – Боже, Мэдисон, мы с твоим отцом ужасно волновались!
Я в полном замешательстве. Ей никто ничего не сказал? Даже Нейт?
– И-извините, – бормочу я, не зная, с чего мне следует начать. Чертов Нейт, даже не успел меня предупредить.
– Извините? – визжит она, проводя руками по моим щекам. – Я чуть с ума не сошла, Мэдисон. И твой отец тоже. Давай принесем тебе чего-нибудь поесть.
Я иду за ней на кухню, выдвигаю один из табуретов и сажусь. Она открывает холодильник и достает несколько мясных нарезок.
– Хочешь поговорить об этом?
Покачав головой, я отвечаю:
– Нет. Простите. Не сейчас. Где мой папа?
Приготовив сэндвич, она разрезает его пополам и пододвигает ко мне тарелку.
– Он скоро будет дома. Я позвоню ему и скажу, что ты вернулась.
– Хорошо, спасибо.
Взяв бутерброд, я откусываю небольшой кусочек и медленно пережевываю. Сухой хлеб и салат не лезут в мое пересохшее горло, так что я слезаю с табурета, подхожу к холодильнику и достаю упаковку с апельсиновым соком. Закрыв холодильник, замечаю на дверце записку, написанную на каком-то незнакомом иностранном языке. Думаю, это латынь. Я смутно припоминаю, как в одной из старых школ друг рассказывал мне о латыни: слова выглядели похожими. Почему на нашем холодильнике висит записка на латыни? Это мертвый язык, им больше никто не пользуется, что делает записку еще более абсурдной. Было бы логичнее, если бы она была написана на японском.
Сняв листок с магнита, я читаю причудливую формулировку.
Saltare cum morte solutio ligatorum inventae sunt in verbis conectuntur et sculptilia contrivisset in sanguine et medullis.
Вытащив из заднего кармана телефон, я ввожу текст в Google Translate.
Загадки танцуют со смертью, когда слова начертаны кровью и высечены в мозгу.
Прочитаное потрясло меня. Почему это висит на нашем холодильнике? Почему именно сегодня? Я верчу записку в руках, изучая обратную сторону. Бумага свежая, чернила яркие. Она совсем не выглядит старой, и…
– Мэдисон, твой отец уже едет домой.
Входит Елена, и я быстро сую записку в задний карман.
– Хорошо! – улыбаюсь я.
Она указывает на мой бутерброд.
– Поешь.
Съев сэндвич, я поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою комнату. Толкнув дверь своей спальни, останавливаюсь на пороге. Все выглядит так же, как и до моего отъезда. Кровать с балдахином стоит на обычном месте, сетчатые шторы все так же закрывают выход на балкон, а телевизор все еще стоит на комоде у изножья кровати. Зайдя в гардероб, снимаю несколько вешалок и бросаю их на кровать. Я знаю, мне нужно разобрать вещи и вернуться к своей обычной жизни, но у меня есть план, который необходимо воплотить в жизнь, и для него мне потребуется много времени и подготовки.
Вытряхнув вещи из сумки в корзину для грязного белья, я убираю волосы с лица как раз в тот момент, когда что-то рядом со мной падает на пол. Я наклоняюсь, скользя пальцами по потертой коже и выгравированной на обложке эмблеме. Прикусывая нижнюю губу, поднимаю Книгу, перелистываю страницы и возвращаюсь к своей кровати. Каким бы ни был мой план, я должна дочитать Книгу – или дневник, или предсмертную записку. Это ключ ко всему, я это знаю.
Пролистывая страницы, я натыкаюсь на главу, которую собиралась закончить после того, как узнала о Серебряных лебедях.
9.
Серебряный лебедь
По правде говоря, я не знаю, что мой муж сделал с моей дочерью. Он сказал, что девочки испорчены. В его плане нет места девушкам, и так будет всегда. Он сказал, что они продадут девушек, но что-то в этом вызывало во мне сомнения. Мой муж был лжецом, мошенником и манипулятором. В нем не было ничего, чему бы стоило верить.
Позже той ночью, после того как горничная помогла мне привести себя в порядок, Хамфри вернулся в пещеру, сел рядом со мной и сказал:
– Согласно нашему уставу, девочки не могут появляться на свет, жена. Они слабы от природы. О них нужно заботиться с момента их рождения.
– Ты не Бог, Хамфри. Невозможно решить, кто родится на свет.
– Нет, – просто ответил он. – Но я могу об этом позаботиться.
Я покачала головой, мое сердце разбивалось на куски, а жизнь превратилась в мрачную, беспросветную тьму.