Несмотря на себя, я хихикаю. Кем он себя возомнил?
Есть еще одно сообщение.
Он от Ви.
Виола: Ты не знаешь, где мама?
Мои плечи напрягаются, и я листаю телефон.
Ничего.
Мама со мной не связывалась, и, поскольку я не знаю, есть ли у нее телефон, не говоря уже о номере, я тоже не могу с ней связаться.
Разочарование закипает в моем нутре.
Я отправляю Ви сообщение.
Я скоро буду дома. Тогда и поговорим.
Пятнадцать минут спустя я открываю дверь в свою квартиру, и на меня набрасывается Виола.
— Ты же не думаешь, что ее убил тот убийца?
Моя младшая сестра пожевала нижнюю губу. Сегодня она снова накрасилась. Выглядит это скорее со вкусом, чем чрезмерно. Она действительно начинает находить то, что ей подходит.
— Нет, не думаю. — Усталость тянет меня вниз, но я отряхиваюсь. — Ты ела?
Вскинув длинные ресницы над своими большими карими глазами, Виола идет за мной на кухню.
— Откуда ты знаешь? Что, если мама где-нибудь в канаве? Что, если они разрезали ее тело на куски, засунули их в мешок для мусора и бросили в реку?
У меня внутри все остыло. Часть меня думает, что если бы мама исчезла по-настоящему, нам было бы легче жить. Я уже испытала на себе, какой была бы жизнь, если бы ее не было. Это было тяжело, но не ужасно.
Мы с Вай выжили.
Мы будем продолжать выживать — с мамой или без нее.
Вай шлепает меня по руке.
— Кейди, ты вообще меня слушаешь?
— Да, слушаю. — Устало говорю я, доставая хлеб.
По крайней мере, мама не доела эту буханку во время своей нелепой попытки позавтракать. Вай хватит на целый сэндвич. Я могу съесть последний кусок хлеба вместе с парой кусочков колбасы.
— Тебе не все равно? — Обвиняет она.
— Конечно, мне не все равно.
Или, по крайней мере, я хочу этого. Но мое сердце черствое. Мне нужно оцепенеть. Иначе я буду ломаться и плакать каждый раз, когда жизнь будет бить меня по лицу. А она бьет. Часто. Если я все время буду позволять себе чувствовать, все действительно закончится. У меня не останется сил на новый день.
Виола все еще смотрит на меня сердитыми глазами.
— Что? — Спрашиваю я, намазывая горчицу на хлеб.
— Ты ведь больше не будешь хранить от меня секреты?
— Нет.
— Я даже не могу тебе доверять, когда ты так говоришь. — Она насмехается. — Ты солгала, что мама умерла. Ты позволила мне поверить в то, во что ты хотела, чтобы я поверила. Я была в полном неведении.
Вай не в духе, но я слишком устала, чтобы сдерживать свое разочарование.
— Что ты хотела, чтобы я сделала, Вай? Ты хотела, чтобы я затащила тебя в комнату, пока мама излагала этот дурацкий план и убеждала меня, что так будет лучше? Ты хотела, чтобы я взяла тебя с собой, пока она показывала мне труп, о котором я должна была заявить в полицию? Ты хотела лгать властям вместе со мной? Ты хотела сжечь чужую мать? Чужую сестру? Чужого друга? Хотела ли ты жить с чувством вины, которое это влечет за собой? Ты хотела, чтобы та часть тебя, которая все еще верит, что в мире есть добро, умерла?
Ее ресницы трепещут. Ее глаза наполняются слезами.
— Я хотела, чтобы ты мне доверяла! Я хотела, чтобы ты разделила свои чертовы тяготы и перестала вести себя так, будто ты единственная, кто может пожертвовать собой!
— Я не хотела, чтобы ты волновалась...
— Я не ребенок! — Она бросает в меня слова. Достаточно горячие, чтобы ошпарить. — А ты не моя мама.
Обычно я несокрушима.
Но моя эмоциональная защита ослабла. Слова попадают в цель.
— Я иду спать. — Я подталкиваю к ней тарелку. — Ешь. Не ложись спать голодной.
— Кейди...
Я пробираюсь в свою спальню и закрываю дверь.
Мама может пробраться обратно сегодня ночью, и я хочу, чтобы она меня увидела. Я хочу посмотреть ей в глаза и спросить, почему она так поступила. Я хочу спросить, почему она просто не оставила нас в детском доме, чтобы мы сами о себе позаботились, а не потащила нас с собой в этот адский мир. Я хочу спросить, зачем она вообще завела детей.
Матрас скрипит, когда я опускаюсь на него всем весом. Я выгибаю тело вперед, буквально не в силах поднять голову. На моей груди лежит большая тяжесть. Это слишком больно. Слишком сильно.
Мой взгляд скользит к клавишам в углу. Она настолько бесполезна, что мама не стала пытаться ее заложить. Спустившись с кровати, я, спотыкаясь, опускаюсь на пол, подключаю наушники и позволяю пальцам погладить клавиши.
Тишина вздрагивает и умирает.
Музыка заполняет мои уши.
Мое собственное творение. Мое собственное извращенное чудовище. Я создаю ее из ничего, кроме собственной боли и мучений. Темные, пульсирующие ноты. Лязгающие аккорды. Песня о кровотечении и разрушении. Она сплетается с моим сердцем и дает мне энергию, когда раньше ее не было.