— Были бы крылья — улетел. Ноги мои, сами видите,— тихо проговорил Чока. Пребывание в лагере сделало свое дело. Ноги у Чоки плохо гнулись в суставах. Суставы были красны, припухли и болели. Да и руки плохо слушались, особенно левая. Опухла в плече, локте и кисти. Даже есть ему было трудно. Встать без посторонней помощи не может. Захочет сесть — падает.
— Да-а. Пока в скалолазы не годишься,— согласился Локотош.— Придется тебе отсиживаться в «санатории». Доберемся до партизан — передадим твои координаты. Они помогут тебе.
Мисочка поделился сведениями из немецких источников:
— Я знаю, партизаны оживились. Ночной налет на Джинал был только началом. Со склона Эльбруса они сбросили эдельвейсовцев вместе с флагом, который те пытались водрузить на Эльбрусе. Немцы направили туда крупный карательный отряд.
m
— Вот бы найти их.
— Дороги к ним перекрыл Бештоев.
Бекапу не нравилось, что никто не беспокоится о жеребце. Что он будет делать с Шоулохом? Сесть на коня и умчаться в горы? Бекан мог бы увести жеребца в Грузию, через «окно в небо». Он как-нибудь обошел бы солдат, оседлавших тропу, если бы пропустило само «окно». Но оно под толщей снега на протяжении шести—восьми километров. Бекан понял теперь, какую ошибку он сделал, когда отказался оставить жеребца в Грузии. А как быть с Апчарой? Ее тоже ищут. Попадется — никто ее не спасет. Вздернут на первом тополе. Может быть, и ей присоединиться к Локотошу и Феде?
— Придется тебе отсиживаться в обществе Шоуло-ха,— продолжал Локотош.— Наберешься сил — сядешь на коня. Лучших крыльев не надо. Лети прямо через хребет.
— Не советую,— возразил Мисочка.— Вы же сами говорите, легионеры носятся по горам. Эти шакалы вынюхивают все. А гестаповцы? Вы думаете, они махнули рукой на нас? Я их знаю. Они, как свиньи, роют землю носом до тех пор, пока пятачком не наткнутся на гвоздь. Нет, гестаповцы не успокоятся. Им надо свести кредит с дебетом — найти беглецов, вздернуть их и отчитаться перед начальством. Искать они умеют... будьте спокойны. А пещера эта не очень-то надежна. Ферма в четырех километрах. Да и дорога почти рядом. Немцы, может быть, и не пойдут сюда. А легионеры, добровольцы? Они разве не знают о существовании этой дыры?
— Пещер много. Сразу все не обшаришь.
Бекану хотелось оставить Чоку поближе к себе, и в то же время он понимал всю опасность... Неуверенно он продолжал развивать свой план.
— Навьючим лошадь. Не Шоулоха, конечно. За жеребца я в ответе. Но возьмем Поха. Барахло ваше и еду — все на мерина. Сверху сядет Чока. Будет показывать дорогу...
— Как бедуин в Мекку...— засмеялся Локотош.— Не усидит Чока. Рано ему в дорогу.
— Не погибать же ему здесь! — горячился Федор.— И дороги мы с тобой не знаем. А мерина мы с тобой поведем по очереди. Пусть он сидит себе наверху. Нам бы только встретиться с партизанами.
— Я сам поведу вас звериными тропами,— вызвался Бекан.
— Где они, партизаны? — спросил Локотош.
— Есть партизаны,— убежденно сказал Мисочка.—-Я знаю, немцы создают против них карательные отряды из разных предателей. Хотят столкнуть нас, чтобы мы истребляли друг друга. В лагере спрашивали, кто хочет вступить в легионеры...
— А ты?
— Сам видишь.
— А как ты. оказался? Только честно и без обиды...
— Правильный вопрос. Чего обижаться? Человек должен знать, с кем идет в разведку.— В глазах Мисочки появилось озорство, но в темной пещере никто этого не увидел.— Значит, честно?..
— Если можно.
— Сам попросился. Возьмите, говорю, меня! Они и взяли.
— Брось заливать. Не дураки слушают.
— Чего я вас буду обманывать? Вот послушайте. Иду я раненый. Плечо осколком разнесло. Весь в крови. Но идти могу. До санбата километров двенадцать. Жара. Никаких попутных машин. Шагаю. Прошел километров семь-восемь, сел отдохнуть. Тяжелораненых-то увезли на повозке, а мне велели «своим ходом». Вдруг машина. Я вскочил с места, бегу машине наперерез. Машу здоровой рукой. Грузовик полон людей, но местечко всегда найдется для раненого. Кричу: «Братцы, подвезите!» Машина остановилась. Меня затащили в кузов. Оглядел я пассажиров, все свои. Спрашиваю: «Куда?» Молчат. «Откуда?» Молчат. «Из какой части?» Опять молчат. Мне стало не по себе. Решил спрыгнуть с машины, стал здоровой рукой стучать по кабине, а мне как врежут по кумполу... Очнулся у немцев.
— Немцы, что ли, переодетые?
— Разведчики. И машина наша — полуторка.
— А как потом? — Чока верил Мисочке. Федор мог бы сказать что угодно — был контужен, лежал без сознания. А тут как на духу: «Сам попросился».
— Потом горе мыкал.
— Допрашивали?
— Не без этого. Но не очень. Пока я очухался, в плен попали птицы поважней. Средний комсостав. Me-ня сразу в лагерь. Там построили нас у противотанкового рва. Сначала на наших глазах расстреляли десятка три пленных политработников. Офицер приказал остановить расстрел и обратился к нам с вопросом: кто из нас хочет добровольно вступить в похоронную команду? На размышление дал пять минут, пошел вдоль шеренги. Кто наотрез отказывался, тут же расстреливал. Ткнет пистолетом в живот и спрашивает. На «нет» — выстрел. Так и идет. Согласится человек — останется живым. Дошла очередь до меня. Думаю, умереть на войне никогда не поздно. Жив буду — может, удастся убежать. А там, даст бог, сведем счеты. Когда офицер ткнул мне в живот пистолетом: «Ты?» — я сказал: «Согласен». Остался жив. Тридцать три дня провел в лагере.
— Где попался?
— В Керчи.
— Человек, который тебя родил, крепкий человек.— Бекан вспомнил первую встречу с добровольцем. Тогда он боялся его. Седельщик жалел, что не может по-русски высказать своих чувств. Не встреться он тогда с Мисочкой, разве Чока был бы сейчас здесь? — Крепкий человек. Иначе ты растерял бы душу своих родителей. Не все братья от одной матери. Есть и пословица: лучше близкий сосед, чем далекий брат. Воллаги, Чока — мне не родной сын, ты тоже. Но родней, чем вы, у меня нет никого. Ты, Федор, исполнил долг перед своей совестью— вернул мне сына. Я исполню свой долг — долг отца. Располагайте мной, как хотите. Пожелаете остаться здесь — пещеры вас скроют, я буду охранять вашу жизнь, старуха позаботится о еде, стирать будет вам. Пожелаете уйти в горы, я сам проведу вас до перевала. Встретятся люди — я знаю всех. Спрашивать не надо, знаю, у кого какая шапка на голове. Недобрых обведу стороной... Говорят, пеший конному не попутчик. Чока будет на коне. Но такой конный не попутчик пешим. Пешие могут идти, а он ни ползать, ни еха^ не может...
— Ничего, отец. Где было видано, чтобы два брата бросили третьего? — вставил слово и Локотош.
— Отец, не толкай меня обратно в ад. Из него я выкарабкался. Спасибо тебе, спасибо Мисочке. А дальше хуже не будет. Ты сам говоришь: лучше погибнуть на летящем коне, чем в постели из белого шелка. Позволь мне погибнуть хотя бы на тЕоем мерине...
Все засмеялись.
Начались сборы. Сварили остатки мяса и целый казанок мамалыги. Федор помогал Бекану и Данизат. Ночь выдалась туманная, но падал предательский редкий снежок. После такого снега охотникам легко преследовать зверя.
Данизат словно от сердца отрывала Чоку. Не хотелось ей отпускать его от себя.
— Ты же не враг ему? Нагрянет Азрет, скажешь — нет у тебя сына,— внушал Бекан.— Ты лучше присматривай за Шоулохом. Я поведу Поха под вьюком. Недалеко. До перевала и назад. Завтра к утру жди меня. Дорогу знаю. Ощупью найду.
Данизат но привычке надеялась на аллаха.
— Аллах присмотрит за беззащитными. Ладонь аллаха — защита от бед. Да будет ад уделом тех, кто жизнь на земле превратил в ад. Да будет возмездие лучшим скакуном для моих сыновей... Аллах, я довольна своими сыновьями, будь и ты доволен ими,— причитала Данизат.
Бекан принес старое седло, то самое, из которого он обещал Мисосту сделать редкостный национальный подарок для гитлеровского генерала. Без седла на коне не усидишь, особенно на крутых склонах. Да и Пох давно не ходил под всадником. Но ничего, притерпится, он смирный. Высохшие подпруги слабы, нет ни подпсресья, ни шлеи. Придется всаднику держаться за куцую гриву Поха.