Распекал он, оказывается, человека за то, что машина с продовольствием, за которую он отвечал, сгорела во время бомбежки, и полк остался без пищи.
Зам по тылу был пропылен и оброс черной щетиной. Тем не менее лицо его, усталое и злое, показалось Апчаре знакомым. Она сделала еще шаг, чтобы попасться на глаза злому начальнику, и вдруг увидела, как небритое лицо меняется, озаряется радостью. Начальник забыл про распекаемого подчиненного и бросился к Апчаре.
— Апчара! Возможно ли? С неба, что ли, свалилась?
Тогда, вместо того чтобы четко доложить и все рассказать, Апчара ткнулась военному в плечо и расплакалась.
Да, это был капитан Локотош. Как это Апчара не узнала его сразу. Он по-прежнему хромает на левую ногу и не расстается с палкой.
— Что случилось? Успокойся. Это что за машина? Чья? Где шофер?
Боец в кавалерийской фуражке показал на сапог в платке, который Апчара не выпускала из рук.
Капитан взял сапог, поглядел на белую кость, торчащую из голенища, и отдал его бойцам.
— Захороните. Как фамилия шофера?
Бойцы не знали.
— Аслануко,— сквозь плач выдавила из себя Апча-ра.— Аслануко Вороков из нашего аула.
Бойцы унесли сапог с ногой, отдав Апчаре косынку, выпачканную в крови. Апчара глядела на кровавые подтеки. Ей казалось, что она виновата в гибели Аслануко. Поднимись она с ним в тот миг, когда он сказал «бежим», может быть, он остался бы цел. Это она задержала его, нарушила ритм его «танца с бомбой». Конечно, если бы она поднялась, то бомба могла разнести и ее...
— Помогите мне найти брата,— Апчара хотела добавить «товарищ капитан Локотош», но не знала, правильно ли это по-военному прозвучит. Капитан хромал еще больше, чем тогда, на станции, когда они встретились в первый раз.
— Присядем. Устала, видно, ты от всего.— Локотош заковылял к приземистому дому с вывеской «Начальная школа». Лишь тот, кого он до этого распекал, остался стоять на месте, ожидая дальнейших распоряжений.— Досталось не только вам. И нам попало. Сгорели машины с продовольствием.— Локотош обернулся, снова сделался злым.— Он виноват. Увидел фрица — скорее в кусты, а машины оставил на дороге — жги, не жалей! А полк ждет. Бойцы второй день голодные.
— Я посылки везла. Вот.— Апчара кивнула головой на гору ящиков.— Есть еда...
— Посылки с продовольствием!—У капитана загорелись глаза.— Посылки с продовольствием!— повторял он, словно не веря ушам.— Манна небесная спустилась с неба! Это же чудо! Что же ты молчишь?— Локотош снова повысил голос, на этот раз торжествующе:— Слышишь, старшина, слышишь? Апчара привезла нам посылки. Садись в машину, отвези немедленно. Раздай всем...
Старшина оживился. Часть посылок оставили тем, кто на хуторе. Локотош для пробы вскрыл один ящик: копченая колбаса, вяленая баранина, сухари — голубая мечта! В другом консервы, сухофрукты, вино. Сразу разобрались, что посылки двух типов. Чтобы узнать содержимое, надо тряхнуть ящик и прислушаться, что в нем гремит. Локотош ликовал:
— Перед потреблением взбалтывай, ясно?— шутил он.
Но как быть с Апчарой? Отправить ее с посылками догонять полк? Но как она вернется на станцию? Локотош объяснил, куда идет машина. Он, конечно, не стал бы ей мешать, если бы знал, что полк на привале. Но полк и ночью будет продвигаться вперед, поскольку авиация ночью не опасна. Когда машина догонит передовые подразделения? Где? Сумеют ли сразу найти Аль-бияна, который идет в общей колонне?
Локотош нарисовал обстановку.
— Решай сама. Полагаю, благоразумней остаться здесь. Сейчас не могу отправить тебя на станцию. По-русски говорят: утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем.
Апчаре хотелось во что бы то ни стало увидеть брата. После сегодняшней бомбежки она поняла, что, может быть, это будет последняя встреча. Но если не вернуться на станцию — делегация уедет. Что тогда делать?
— Я ничего не соображаю.
— Тогда я решаю сам.
Машина с посылками была готова тронуться с места. Мотор работал. Рядом с шофером в кабине уже сидел старшина, ожидая распоряжения.
— Езжай!— Локотош поднял палку.
Ящики закачались, задвигались, заерзали по кузову. «Не рассыпались бы»,— подумала Апчара, наблюдая, как кренится гора из стороны в сторону. Только сейчас она вспомнила о «письме» Даночки, которое осталось у нее в сумке.
— Письмо я забыла!
Локотош посмотрел на конверт.
— Ничего. Это я беру на себя. Завтра с кем-нибудь перешлю. Трудней отправить тебя. Придется искать попутную машину. А пока — ужинать. Тем более ты сама привезла угощение. Война все перепутала. Раньше хозяин угощал гостя, теперь гость угощает хозяина. Но и мы от себя что-нибудь сообразим. Пошли!
Локотош мог позволить себе короткий отдых. Гужевой транспорт неотступно следовал за полком. Автомашины были вынуждены останавливаться, чтобы не тащиться в хвосте колонны со скоростью десять километров. Локотош решил отдохнуть на хуторе и двинуться в предрассветный час — самое подходящее время для движения. За час-полтора он догонит полк.
— Товарищ капитан, видите?! — Боец, готовивший ужин, вернее, раскладывающий продукты, привезенные Апчарой, показал на зарево. Над высоким правым берегом Дона полнеба было в огне и дыме.— Цимлянская горит. Донская земля.
Сели ужинать. Выпили по одной за здоровье Апчары. Сама Апчара не могла ни пить, ни есть. Она была там, где в эту минуту подразделения полка полями и оврагами идут навстречу своей судьбе. Думает ли Альбиян в эту минуту о своей сестре?
Локотош угадал настроение гостьи.
— Я сказал, передадут брату о твоем приезде. Будет возможность — сам подскочит сюда.
— А как он найдет меня?
— Дорога одна. Мы сами его увидим.
На доске, служащей столом, одни закуски мгновенно исчезали, другие появлялись. Мясо, куры, вареные яйца — все это поглощалось людьми, словно они всю жизнь голодали. Три ящика опустошили за полчаса. Открыли четвертую бутылку — вино. Пил и шофер: милиции бояться не надо, правила движения особые, фронтовые.
Сначала все ели молча, некогда было говорить, рот занят. Но потом стали расспрашивать Апчару, как там в тылу, дома, в республике?
Апчара отвечала как могла. Но что она знала? Рассказала о ферме, о наводнении, о тимуровцах, собирающих лекарственные травы, о парашютистах, задержанных Чокой Мутаевым. О своем участии в этом деле упоминать постеснялась.
— Да, вот еще седельщик Бекан просил узнать, как его седла служат. Не требуется ли еще?
— Что — седла? Конь погибнет — седло остается. Джигит погибнет — слава остается. Передай спасибо ему за седла. Но пусть лучше он лошадей растит, пусть сохранит кабардинскую элиту.
— Да, за нее он в ответе. Возложено на него постановлением. Собрал всех чистопородных лошадей в особый табун. Сам ездит на жеребце Шоулохе, даже спит в конюшне.
— А как Хабиба?
— Ждет моего возвращения. Молится о спасении Альбияна.
Апчара говорила, а перед глазами с каждым часом все ярче видела ногу в сапоге. Не сойти бы с ума. Как светло началось это утро и какой темнотой закончился день. Темно и пусто все вокруг, хаос, и не к чему прислониться. Только в Локотоше видела теперь Апчара спасение и опору. Как будто она знала его давно-давно. И хорошо, что он кабардинец. Некое теплое чувство поднялось в Апчаре к этому человеку, ей захотелось поговорить с ним на родном кабардинском языке.
— Аллах, харзинам псори, зи салам казмиха куа-жам даским (клянуть аллахом, в ауле нет человека, который не послал бы вам поклона).
Локотош молчал. Ему неловко было признаться, что не знает он ее языка. Разговор прервался. Апчара взглянула на Локотоша и, заметив его смущение, переспросила:
— Ты не говоришь по-кабардински?
— Я, как собака, все понимаю, а сказать не могу.
Апчара не засмеялась. Она не могла взять в толк,
как это кабардинец не может говорить на языке своей матери. Она перебрала всех своих знакомых и такого не нашла.