— Выходит, так.
— Ну, что вам еще не ясно?
— Где найти начподива Хуламбаева?
— Кто его знает. Уехал ночью за своим политотдельским хозяйством...
В больной ноге кольнуло, и Локотош едва не присел. Полковник, кряхтя, забрался в машину. В ней на заднем сиденье, кто откинув голову назад, а кто свесив ее на грудь, дремали комиссар, начальник штаба и командующий артиллерией. Комдив, прежде чем захлопнуть дверцу, бросил:
— Своих не жди. Они идут другим маршрутом.
— Есть.
Апчара спит и не знает, что судьба ее уже изменилась. Локотош достал карту. Он помнил Маратовку — разбросанную казачью станицу в излучине Сала — и быстро нашел ее на карте. Но туда совсем другая дорога. Надо ехать почти в противоположном направлении, на тот полустанок, где остались Чоров и Узиза и куда, по всей вероятности, выехал ночью Солтан Хуламбаев. Но если уж на Локотоша возложили обязанности командира, то он найдет, с кем отправить в тыл эту девчонку, попавшую на войну как кур в ощип.
Локотош собрал своих подчиненных. Из них он отобрал двадцать человек, остальным приказал идти на Маратовку.
Апчара проснулась и увидела, что бойцы копают ямы, устанавливают шлагбаум. Она удивилась, не надеются же этим шлагбаумом остановить немцев? Потом она удивилась тому, что исчезли куда-то все машины. Кое-как она слезла со своей верхотуры и пошла к Локо-тошу «выяснять обстановку».
— Зачем ехать на фронт, когда фронт едет к нам? — попробовал отшутиться Локотош.— Ты не волнуйся. Чоров без тебя не уедет. Как-нибудь переправим тебя к нему.
Но Апчара не верила словам капитана, да и сам капитан не верил своим словам.
Кто только не наткнулся за день на контрольно-пропускной пункт. В том числе и двуколка с ранеными. Лошадь в мыле, вот-вот рухнет на землю. За ездового — сержант-грузин, как легко было определить по акценту. Правая рука в бинтах, левой держит вожжи и управляет лошаденкой, как видно реквизированной где-нибудь в пути.
Сержант петушится и сердится:
— Пачэму остановили? Мы госпиталь догоняем. Медперсонал уехал на машине, у них сто лошадиных сил, а у нас одна, и та скоро сдохнет. Нэ задэрживай, капитан. Когда мы теперь доберемся до Первозванки?
Услышав про Первозванку, Апчара встрепенулась. Но слишком уж ненадежен был этот транспорт со спотыкающейся лошадью, со стонущими ранеными, с петушащимся грузином, у которого в глазах тоска и печаль.
Между тем около шлагбаума накопилось много задержанных. Локотош подозревал, что это переодетые «окруженцы», но выяснить это пока что не было никакой возможности. Среди задержанных были люди разных национальностей. Локотош сразу их окрестил — интернациональная команда.
Вскоре обозначилась главная проблема: задержанных надо было кормить. Они и сами заявили о себе.
— Вы что, голодом решили нас уморить? Если задержали, то ставьте на довольствие, организуйте питание. В тюрьме и то дают есть.
Но где взять еду на такое количество людей? Локотош послал двух бойцов в хутор с заданием найти пищу. Бойцы притащили поросенка. Они нашли его в яме, прикрытой хворостом. Бедное животное томили там, как видно, не первый день без воды и корма. Теперь ему не надо больше томиться. Автоматная очередь решила дело. Мясо положили в котел. Нестерпимо вкусный запах распространился вокруг. Люди столпились, ждут, когда сварится свинина. Даже мусульмане вряд ли откажутся от еды. Апчара, чтобы не раздражать себя и не глотать слюнки, пошла побродить по хутору.
Вдруг произошло событие, которое заставило забыть про варящегося поросенка. Вернулась двуколка с ранеными, которые добирались до Первозванки. Ездовой хлестал лошадь и оглядывался, словно уходил от погони.
И тут Локотоша как обожгло: а где же теперь Сол-тан Хуламбаев? Он уехал на станцию. Значит, он или никогда не попадет туда, или давно в плену.
— Давайте, давайте дров под котел. Некогда больше ждать! — торопил он бойцов у котла.
Тем временем Апчара брела по опустевшему хутору. Заходи в любой дом, на любой двор — нигде ни души. Остались только собаки, но и те не лают, ничего не стерегут, жмутся к заборам, поджав хвосты.
Апчара увидела колодец с журавлем и решила напиться. Небольшое ведерко спокойно висит на длинной веревке. Веревка мокрая! Значит, недавно кто-то брал воду. Но кто? Ведь кругом ни одного человека?
Ведро, уменьшаясь, уходило в глубину колодезной темноты. Веяло оттуда прохладой, сыростью. Вот ведро хлопнуло о поверхность воды и по веревке передалась рукам внезапная тяжесть — зачерпнулась колодезная вода.
Вдруг сзади скрипнула дверь. К Апчаре подошла дородная казачка лет сорока. Губы ее были сжаты зло и жестоко. Она вырвала у Апчары ведро и выплеснула воду в корытце. Собачонка, только что робко жавшаяся к забору, осмелела и стала наскакивать на Апчару с громким лаем, но, увидев воду в корытце, бросилась к нему и начала жадно лакать. Брызги полетели от ее языка. Казачка крикнула:
— Кто такая? Чего хозяйничаешь у меня на колодце?
Апчара не могла понять, почему на нее напала эта женщина. Горькая обида защемила сердце и подкатилась к горлу.
— С ними, что ли? — кивнула казачка на бойцов, суетившихся вдали около машины и шлагбаума.
— С ними.
Апчара пошла от колодца, недоумевая и удивляясь, что бывают такие злые, черствые люди. Но сероглазая казачка окликнула ее.
— Ладно, иди попей.
«Сумасшедшая»,— подумала Апчара.
— Иди, иди, ты же пить хочешь.
Казачка проворно опустила ведро и зачерпнула свежей воды. Апчара вернулась и увидела, что казачка плачет.
— Пей, пей, чего уж. Кружку сейчас принесу.
— Спасибо. Я так.
Вода показалась Апчаре невкусной, солоноватой. Она вспомнила воду из Чопрака, воду из горных родников, а то и чистый нарзан, который течет из земли около фер мы. Но надо было утолить жажду, и Апчара пила большими глотками. Во рту у нее онемело от студеной воды.
— Бежите, защитнички? — запричитала казачка над склонившейся Апчарой.— А нас на кого бросаете? Немец через час будет здесь, кто меня, бабу, от немца убережет? Далеко ли бежите? Страна-то не без конца. Где остановитесь? Где будете бой держать? Дон, Дон и то не удержали. До Кавказа теперь драпать будете? А нас на кого?
— Кто же виноват?
— Не я же виновата. Вы бежите, значит, вы и виноваты. Кинули полстраны псу под хвост. Отдавать-то легко. Каково-то назад забрать?
Казачка закрыла лицо руками и дала волю слезам. Апчара подошла к ней и робко обняла за плечи.
— Ну, не плачьте, не плачьте.
— Дочка у меня такая, как ты,— всхлипывала казачка,— убежала на фронт, оставила меня, сироту. Когда пришла похоронка об отце, о папаньке ее, она и подалась немцев бить. Как же, побьешь их! Вот они через Дон перешли...
Уходя, Апчара оглянулась. Казачка понуро сидела около сруба. Собачонка крутилась около нее.
Когда Апчара вернулась к шлагбауму, там стояли крики и брань. Локотош задержал отступающее подразделение и потребовал у политрука, командовавшего им, приказа об отступлении. Никакого приказа у отступающих, разумеется, не было. Обозленные, голодные, усталые люди грозились прорваться сквозь отряд Локотош а.
Политрук кричал:
— А ты кто такой? Кто тебя поставил здесь? Покажи свои документы. Я посмотрю, имеешь ли ты право проверять наши.
Письменного приказа не было и у капитана Локото-ша. Еще немного, и закипела бы усобица, но Локотош вовремя отступил:
— Хорошо, проходите, если вы такие храбрые. Сейчас немцы предъявят вам документы...
Политрук увел свое подразделение.
Не прошло и получаса, как послышалась стрельба, ружейно-пулеметная дробь, бабахнули танковые пушки. Сомнений не было, политрук наткнулся на немцев и вступил с ними в бой. Стрельба продолжалась не дольше пяти минут. Оставалось только одно — сматывать удочки. Чтобы не пропадало добро, бойцы расхватали недоваренную свинину, обжигаясь, грызли огненные жесткие куски мяса. Бульоном залили костер.
Апчара забралась в кузов машины. С высоты она увидела, что сероглазая казачка все еще сидит у колодца.
«Дон и то не удержали, до Кавказа теперь драпать будете?» — вспомнила Апчара.