Тотчас и зашумела машина, присланная комдивом. Из «эмки», разукрашенной самым причудливым образом, вышел Якуб. Он был так важен и деловит, словно он-то и поймал немцев. Впрочем, для важности были у Якуба основательные причины. Новая форма поскрипывала на нем ремнями. Пистолет на животе — на немецкий манер. В петлицах по шпале. Кроме шпал, никаких на форме эмблем: не поймешь — политработник, юрист или строевой командир. «Неужели сразу получил капитана,— подивилась про себя Апчара.— Круто в гору пошел».
— А, вот ты где! — Якуб увидел Апчару.— А твои друзья-делегаты едва ноги унесли. Еще бы двадцать минут, и влипли...
Апчара протянула Якубу руку:
— Поздравляю.
Якуб сначала словно не понял, словно отмахнулся от поздравления.
— А... Ты об этом. Спасибо.
Локотош и Альбиян тоже поздравили новопроизве-денного капитана. Они-то знали, правда, что Якуб не капитан, а военюрист третьего ранга. Но не будет же Якуб поправлять каждого, кто назовет его товарищем капитаном. Шпала говорит сама за себя.
— За «учителем»? — спросил Локотош.
— За каким учителем?— не понял Якуб.
— Да вот «учитель» перед тобой сидит. Хочет научить нас воевать. Говорит — плохо сопротивляемся. Измотали, говорит, их отступлениями. Говорит, отступаем, не исчерпав всех возможностей. А надо стоять и не отступать. Стратег.
— Может, он знает о последнем приказе Сталина? Очень важный приказ.
— О каком приказе? И как он может знать о секретных приказах Ставки?
— Не такой уж он и секретный. Поедем к комдиву — прочитаешь. Первый ждет с нетерпением. У меня в машине как раз два места свободных.
Локотош и Якуб Бештоев забрали пленного со всеми его бумагами, укатили. Брат и сестра наконец-то остались одни. Но только они присели, чтобы наговориться, с улицы послышался голос:
— Где тут девушка? Та, что из Нальчика?
Апчара, поняв, что ищут ее, вышла.
— Кто меня?
— А, привет. Это ты мою жену чуть не завезла к немцам в плен?
Тут вышел и Альбиян. Он узнал комиссара полка Доти Кошрокова и перехватил разговор:
— Так точно, товарищ комиссар. Апчара моя сестра. Познакомьтесь. Я сам только сегодня узнал, что она здесь.
Комиссар полка был уже немолод на вид. Морщины успели прочно обосноваться на его лице. Худой, с большими серыми глазами, светловолосый, он мало походил на кабардинца. Апчаре он показался очень суровым.
Они вошли в избушку и все трое сели к ящику, накрытому вместо стола, к вину и к еде. Было о чем поговорить.
ДОТИ КОШРОКОВ — КОМИССАР ПОЛКА
Альбиян заторопился, пошел к себе — дела на батарее.
Апчара рассказывала комиссару, что пережила за эти дни, но, по правде, ей было интереснее слушать, чем рассказывать. Оказывается, Узиза действительно едва не попала в руки немцев.
Сначала Хатали Чоров — глава горемычной делегации и Узиза терпеливо ждали возвращения Апчары. Но потом началась суматоха. Откуда ни возьмись, появилось на полустанке с десяток машин. Бойцы поспешно погрузили на них, что было возможно, и стали готовиться к взрыву складов. Хатали тоже засуетился. Он нашел какого-то лейтенанта с машиной, отвалил ему тридцать посылок, чтобы доехать до Армавира. Но все еще ждали Апчару. Лейтенант нервничал. Посылки его уже не прельщали. Да он и без Хатали мог взять их сколько угодно. В конце концов он решительно сказал Хатали, что уезжает. Бой гремел совсем близко. Выбора не было. Хатали и Узиза уехали с лейтенантом, когда начали рваться склады с боеприпасами.
Доти рассказал Апчаре и подробности гибели Солта-на Хуламбаева. Со всем своим политотдельским имуществом Солтан ехал к месту сосредоточения дивизии. Наверно, он доехал бы благополучно, если бы на дороге не попалась ему беженка, казачка с двумя огромными меш-
7 А. Кешоков
ками, набитыми разным скарбом. Она плакала, хватала Солтана за руки, умоляла довезти ее до станции, что в пяти километрах. Получался крюк, но у батальонного комиссара не хватило духу и совести бросить женщину посреди дороги. Будто бы на станции ждет казачку вся ее родня, и уж дальше она будет эвакуироваться вместе со всеми.
Инструктор политотдела не советовал Хуламбаеву сворачивать с прямого пути, тем более что в стороне станции погромыхивало, но Хуламбаев, как известно, не выносил женских слез.
— Ладно,— сказал он, чтобы успокоить не то политотдельского инструктора, не то себя.— Пять километров — чепуха. Может быть, оттуда дорога к дивизии не так забита. Отвезем бедную женщину.
Погрузили мешки. Солтан посадил женщину в кабину, чтобы она показывала дорогу, поехали. По карте действительно было не больше пяти километров, но ехали тревожно и долго. Перед самой станцией шофер резко затормозил: навстречу шел бронетранспортер с белым крестом на борту.
— Немцы!
Шофер свернул влево и тотчас попал в глубокий кювет. Немцы дали очередь по колесам. Женщина закричала. Шофер выскочил и побежал в пшеничное поле. Немцы были в ста шагах от машины, когда он оглянулся в последний раз. Несколько автоматных очередей раскатилось у него за спиной, но он уже не понял, по нему это стреляли или расстреливали начальника политотдела и его инструктора. Вечером шофер вышел к своим.
Пока Доти и Апчара мирно беседовали, вернулся и Локотош.
— Доставили благополучно?
— Все в порядке.
— Говорливый немец попался или молчун?
Локотош махнул рукой.
— Заговорит! А мы с Апчарой славно беседуем. Она мне все рассказала. Бедняжка, сколько пережила за эти дни!
— Еще удивляюсь, как вынесла. Хрупкая девушка...
— На войне все выносят, кроме смерти. Правильно сделал, что пристроил ее в полку. Пока пусть побудет. Выпадет случай — отправим домой.
— Я уж ее зачислил на довольствие. Беда только — юбок нет и обуви подходящего размера.
— Скажи спасибо — сама дела.
— Конечно. «Эх, чарочка — вино красное...»
— Откуда ты это знаешь? — встрепенулась Апчара.
— Альбиян рассказал. Жалко твоего поэта, глупо погиб. Но, считай, мы за него расплатились. Вон лежит мертвый немец.
Доти возразил:
— Фашисты еще долго будут расплачиваться. Всех солдат перебьем, и то еще большой долг останется...
В тот день, когда Кошроков узнал, что к нему едет жена, его Узиза, был получен приказ о выступлении дивизии. Однако начальство не возражало, чтобы батальонный комиссар задержался на два дня и повстречался с женой. Но Доти сам не захотел оставаться. Он боялся, что полк пойдет в бой и комиссар упустит возможность хоть немного поквитаться с немцами. Он должен быть каждую минуту с полком.
— Ты знаешь, что сказал немец? Научим, говорит, вас воевать... А ты толкуешь про долг. Если так пойдет дело и дальше, боюсь, что должок будет расти и расти. Сталинский приказ ты читал?
— Читал. И не только сам. Я читал его во всех подразделениях. Я ведь сюда пришел с переднего края. Бойцы полны решимости стоять насмерть. Вот Альбиян здесь недавно был, брат Апчары. Он выступил и сказал: «Немцер много, но мин у нас больше. Хватит на всех немцев». Так же думают и другие. Трусов нет. Уверен, быть нам гвардейской дивизией. Я попросил редактора дивизконки напечатать нам побольше наградных бланков. Воевали всего два дня, а к наградам представлены уже десятки отличившихся бойцов и командиров. Через неделю их будут сотни...
— А продержимся мы неделю?
Кошроков опешил от такого прямого вопроса.
— Есть приказ...
— Если бы приказ заменял все, чего нам не хватает... Кавалеристы с саблями против танков... Пленный грозится, что завтра нас смешают с землей. Они подтягивают танки, артиллерию, тяжелые минометы. Они же закованы в броню. Миной их не возьмешь. Мужества у
7*
нас много, но броня не помешала бы нам. Где прикрытие с воздуха? Где защита?
— В приказе сказано все...
— Немцы уже подходят к Армавиру. Окопы... Ростов был весь в окопах. И Дон — немалая водная преграда... Не удалось остановить немца. Дайте нам немецкую кавалерию, чтобы был бой равных с равными, чтобы мог быть только один перевес — мужество, умение...
Кошроков внимательно слушал капитана, не перебивал его, хотя и не соглашался с ним. Он старался понять Локотоша, кадрового офицера, который слишком близко принял к сердцу слова пленного немца. Как военный, должен он знать, что мужество, решимость, стойкость удваивают силы...