Через две минуты в комнату ворвалась Джемма, застигнув меня в позе собаки.
— Где моя резинка с бабочкой? — выкрикнула она, придерживая длинные светлые волосы.
— Ты у себя в комнате смотрела? — спросила я, глядя в просвет между руками и медленно выдыхая на счет «три».
— Да, и ее там нет.
Я выдохнула.
— Тогда в ванной.
— Там ее тоже нет. Я везде искала. Везде.
Я сделала вдох и ответила не сразу.
— Тогда я не знаю.
— Мама!..
Я встала и отряхнула руки, стараясь не поддаваться унынию.
— Джемма, это твоя резинка.
— А ты — моя мама, — огрызнулась дочь и убежала.
Через пятнадцать минут девочки собрались — рюкзак на спине, в руках коробка с ленчем. Я повела их на автобусную остановку. Когда вернулась домой, Натан наверху брился.
Ванная у нас огромная, как в салоне, мраморный пол с подогревом. Отдельные столы, раковины, стеклянная душевая кабина, джакузи, сушилка для полотенец…
— А ты сегодня поздно, — заметила я, облокачиваясь на коричнево-белый мраморный стол. Мрамор — самый мой любимый камень. Цвет темного какао с белыми прожилками. Шикарно и одновременно очень стильно.
Натан сделал гримасу. Он брил шею.
— Я еду в аэропорт. В одиннадцать часов у меня рейс.
— Ты уезжаешь? — Я не смогла скрыть досаду. — А почему раньше не сказал?
— Я до вчерашнего вечера не был уверен, что поеду. Но у тебя было собрание книжного клуба, а потом я заснул.
Я нахмурилась. Объяснение крайне туманное.
— Тогда нужно было первым делом предупредить меня утром.
— Ты спала, а я собирал детей в школу.
— Командировка — это важнее, чем накормить детей хлопьями!
Он посмотрел на меня в зеркало, наши взгляды встретились.
— Прости, Тэйлор.
Натан говорил искренне, но в то же время мне казалось: что-то не так.
— Но сегодня в школе вечеринка в честь начала учебного года.
Муж стер остатки пены для бритья полотенцем.
— Я тебе там не нужен. А мне позарез надо в Омаху.
Я покачала головой:
— Две недели назад — Арканзас. Сегодня — Омаха. Что дальше? Бейкерсфилд?
Натан мыл бритву и не торопился отвечать; когда он наконец заговорил, то негромко и с преувеличенным терпением.
— Я постараюсь вернуться сегодня же, а если не успею, то завтра вечером. В любом случае я тебе позвоню и скажу, как только выясню.
Не знаю, в чем дело — в его тоне или в выражении, — но я почувствовала странную тяжесть в животе. Натан причесался и вышел.
Он мой муж, но ведет себя как посторонний.
— Не хочешь узнать о новых учителях? — спросила я, идя следом.
— Ты мне и так расскажешь, — ответил он, надевая пиджак. — Как обычно.
Его ответ поставил меня в тупик, и я замерла — руки по швам, — отчаянно пытаясь разгадать смысл сказанного и несказанного. Это не тот Натан, которого я знаю. Не тот преданный отец, который не упускает ничего, что имеет отношение к детям.
— С тобой все в порядке? Ты здоров?
— Здоров. — Натан взял портфель и небольшую сумку с вещами, и я поняла, что таким образом он попытался прекратить разговор.
Холодный узел в животе разрастался, и я открыла рот, чтобы спросить о том, что действительно важно.
У нас все в порядке?
У тебя кто-то есть?
Ты всегда будешь меня любить?
Но так и не смогла произнести ни слова. Просто поцеловала мужа и отпустила.
Это чувство мне доселе было незнакомо — я не знала, что делать. У меня оставалось полчаса до того, как отвезти Тори в сад. Надо побыть с ней. Она лежала на полу в гостиной и смотрела мультики. Но вместо этого я села за компьютер в маленькой комнате, которая служила мне рабочим кабинетом, вышла в Интернет и стала искать рейс в Сан-Вэлли на зимние праздники. Триста восемьдесят долларов, это самый дешевый билет. Ни хорошо ни плохо. Могло быть и хуже.
Конечно, Натан сказал, что на сей раз мы никуда не поедем, но это же несерьезно. Сан-Вэлли — потрясающее место, и я обожаю Кэтчем. Там отдыхает уйма наших друзей. Мы обычно снимаем двухкомнатный номер в отеле, но в этом году можно пожить с Кейт и Биллом. У них огромный дом — семь спален, семь ванных, — и они приглашают нас каждый год. Я забронировала пять билетов и заказала машину. Минус затраты на отель — вышло почти даром.
Вернувшись в спальню, я сняла спортивный костюм и порылась в гардеробе в поисках розовых трусиков и лифчика. Много лет назад, первый раз купив лифчик за двести долларов, я мучилась угрызениями совести. Но теперь такая сумма за бюстгальтер — это ничто. Все мое белье — дорогое, итальянское и французское.
Натан утверждает, что в его семье никто не тратил баснословных сумм на нижнее белье и что по-настоящему богатые люди никогда так не делают. Подлинные богачи куда более бережливы, нежели те, кто изо всех сил пытается с ними сравняться.
Живя в Беллвью, я не могу с ним согласиться. Но мне известно, что семья Натана совсем не похожа на мою. У них есть деньги, много денег. И они меня терпеть не могут — по крайней мере его мать и сестра. Свекор, кажется, был ко мне неравнодушен, но умер пять лет назад, после чего мать и сестра сблизились еще более. И сделались еще холоднее.
Я даже не думала, что родные Натана будут меня презирать. Я многого добилась, регулярно посещала церковь, окончила школу с отличными отметками. Пусть я не была самой популярной девушкой (религиозность имеет свои минусы), но меня достаточно любили, чтобы приглашать на балы, и достаточно уважали, чтобы сделать президентом школы.
В университете Южной Каролины я училась бесплатно благодаря стипендии. Стипендии получали многие, но за все эти годы я не заплатила буквально ни доллара, в то время как остальные тратили ежегодно по тридцать тысяч долларов лишь на обучение.
Натану не следовало рассказывать своим родителям, что я училась на стипендию. Это настроило их против меня. Они даже не сомневались, что я охочусь за его деньгами.
Его мать сказала мне в лицо: «По закону штата Калифорния имущество одного из партнеров остается за ним и после вступления в брак». Я не поняла ее, и она разъяснила: «Если выйдешь за Натана, то не получишь ни цента с его счета. Если разведешься с ним — тем более не получишь».
До сих пор я в их глазах не более чем рвань и дрянь.
Впрочем, они ошибаются. Мои родители не купались в роскоши, но мы вовсе не отбросы общества. Во всяком случае, не были ими, пока моя мать не сбилась с пути истинного. Но это ведь был ее выбор, а не наш.
Я надела золотистые просторные брюки от Адриенн Виттадини и трикотажный топ, к которому есть еще и длинное пальто. Собрав волосы в низкий тугой хвост, я рассматривала свое отражение.
Бывают минуты — как сейчас, — когда я понимаю, что хороша собой. Слава Богу, у меня красивое лицо. Именно оно и привлекло Натана в первую очередь. Светлые волосы. Властная линия бровей. Высокие скулы. Красивый рот. Прекрасное тело. Но я работаю над собой. Каждый день. Зачем?
Мне нравится быть Тэйлор Янг. Мне нужно оставаться Тэйлор Янг. Я не хочу вновь превратиться в Тэмми Джонс. Это имя записано в моем свидетельстве о рождении. Вот как меня звали в детстве.
К наряду я подобрала белую сумку из натуральной кожи, в тон к легким туфлям.
Мы вовсе не всегда были самой неблагополучной семьей в квартале. Так уж вышло. Папа отличался религиозностью, служил дьяконом в церкви. Мы все вместе посещали службу дважды в неделю, а летом ездили с сестрой в лагерь христианской молодежи — сначала просто так, а потом в качестве старших.
В детстве мы много читали Библию. Судя по объему священных текстов, которые мы должны были заучить, можно было подумать, что у нас хорошая семья. Честно говоря, так и было, пока моя мать, жена дьякона, не начала спать с кем попало. Об этом знали все в Пасадене, кроме моего отца.
Через четыре месяца после начала этой истории я пришла к маме и сказала, что, если она не признается отцу, я сделаю это сама.
Мама решила, что лучше известить его первой, — так и сделала, и в итоге они развелись. Папа получил опеку над нами, и два с половиной года мы пытались жить дальше. Но потом мама решила вернуться, она скучала по нас, роман закончился, и она хотела начать жизнь с чистого листа. Папа, будучи истинным христианином, простил ее. Они вновь поженились, когда мне было пятнадцать, и в течение двух лет мы делали вид, что ничего предосудительного не произошло. К сожалению, мама не удержалась — сбежала с дальнобойщиком Рэем, которого посадили в тюрьму, когда я училась в выпускном классе. Он получил солидный срок за разбойное нападение.