Марта смотрела на меня, прикрыв трубку.
— Мишель — чудо. Единственный человек, которому я позволяю притрагиваться к моим волосам. Она главный специалист по окраске в «Пол Этер». Обещаю, она приведет твои волосы в порядок, не устраивая драмы.
Наконец Мишель взяла трубку.
— Прости, что отвлекаю, но хочу попросить тебя об одной услуге. Моей знакомой нужно срочно помочь. Она пыталась покрасить волосы сама, в итоге ее стилиста чуть удар не хватил, и теперь она понятия не имеет, к кому обратиться. А ты всегда знаешь, что делать. Не могла бы ты принять ее сегодня, хотя бы только на консультацию?
Марта слушала и кивала.
— Отлично. Спасибо, Мишель. Ты лучше всех. — Она убрала телефон и улыбнулась. — Она примет тебя в три.
— Чудесно. Но ведь я должна быть на работе…
— Да, должна. Но, честное слово, Тэйлор, я просто не в состоянии заниматься делом, пока у тебя на голове морковная соломка.
Мишель, возможно, гений окраски, но при виде ее я затрепетала. Она высокая и красивая, с роскошными темными волосами, высокими скулами и идеальными губами. Я села в кресло, и она накинула на меня полотенце.
— Что вы сделали? — поинтересовалась она, становясь позади и изучая мое отражение в зеркале.
— Полагаю, загубила свои волосы.
Мишель слегка улыбнулась:
— Я имею в виду: чего вы хотите? Можно закрасить рыжину, но это ненадолго. Через месяц придется подкрашивать корни. Что вы сейчас хотите сделать с вашими волосами?
Я смотрела на свою шевелюру, которая яркими прядями рассыпалась по плечам.
— Я снова хочу стать светловолосой безо всякой рыжины. Раньше я каждый месяц ходила в салон подкраситься и каждые полтора месяца — на мелирование. Но сейчас нужно что-нибудь попроще. У нас изменилось финансовое положение…
— Нигде не сказано, что нужно тратить много денег, чтобы выглядеть красиво, — отвечала Мишель, поправляя на мне полотенце. — У меня уйма небогатых клиенток, и среди них множество блондинок с шикарными волосами.
— Правда?
— Да. — Мишель похлопала меня по плечу. — Все будет в порядке.
— Что вы сделаете?
— Смою цвет, который вы нанесли, изменю основание, сделаю вас светло-русой, тогда нескоро придется закрашивать корни. Потом добавим мелирование, но снизу, а не сверху, чтобы замаскировать отросшие волосы. В таком случае вам придется ходить в салон лишь дважды в год, а не каждые полтора месяца.
Она так и сделала, но процесс оказался долгим. Сначала мы избавлялись от рыжего цвета, потом нанесли новый.
Я вышла на улицу, проведя в кресле несколько часов. К счастью, волосы вновь стали светлыми, мелированные пряди малозаметны и меньше похожи на выгоревшие. И слава Богу, поскольку на дворе середина ноября и День благодарения не за горами.
По пути я позвонила в офис и услышала автоответчик. Рабочий день окончился. Неудивительно — было почти половина шестого и уже стемнело. Но по пути домой я чувствовала, как у меня засосало под ложечкой. Марта не так уж плоха, решила я, забирая чек от Моники и направляясь в банк. Она даже бывает весьма милой.
Вечером в понедельник, отдав деньги домовладельцу, я села за руль и улыбнулась. Теперь до июня нам не нужно думать об арендной плате, и еще осталось, чтобы заплатить за машину. Моей зарплаты хватит на покупки, няню и непредвиденные случаи.
Нужно позвонить Натану. Он будет мной гордиться.
Я взяла телефон и набрала номер мужа. К моему восторгу, он сразу ответил.
— Натан, отличные новости, — выпалила я. — Я только что продала нашу мебель за двадцать пять тысяч.
Ответом мне служила мертвая тишина.
— Ты слышишь? — переспросила я с оттенком досады. — Я продала всю обстановку Монике и Дугу. Двадцать пять тысяч долларов, Натан.
— Тэйлор, один лишь гарнитур в столовой стоит столько.
Голос у него был ледяной и отстраненный. Я съехала на обочину и облокотилась на руль.
— Ты с ума сошел?
Натан вздохнул:
— Ты всегда действуешь впопыхах, Тэйлор. Никогда не думаешь.
— Неправда!
— Понадобится сто тысяч долларов, чтобы заново обзавестись такой же мебелью. Кушетка в гостиной стоила двадцать тысяч. Кресла — по пять тысяч за штуку. По-твоему, мы сможем себе это позволить снова?
Я прикусила язык — сильно, чтобы не запротестовать. Невозможно спорить с Натаном. Все, что я делаю, — плохо.
— Но у нас больше нет дома, куда подошла бы такая мебель, — ответила я, успокоившись. — Она не поместится в доме, который я сняла, а хранить ее где-то на складе слишком дорого. Натан, она предназначалась для особняка площадью почти семь тысяч квадратных футов. А новый дом — меньше двух тысяч. Он крошечный, поверь.
— Зачем было его снимать?
— Потому что он дешевый и близко от школы.
Натан молчал долго; мне показалось, что он положил трубку, но тут муж тяжело вздохнул.
— Ты, кажется, больше во мне не нуждаешься, — тихо проговорил он.
У меня замерло сердце.
— Неправда.
— А по-моему, это так.
— Натан, ты ошибаешься.
— Ну да, все так говорят.
Я помнила об этом разговоре до конца дня и перезвонила мужу вечером, по пути с работы, но не знала, что сказать.
«Возвращайся домой, я буду тебя содержать»? «Бросай работу и живи с нами, в уродливом маленьком домике»?
Я глотала слезы. Натан с рождения купался в роскоши, его мать не работала, а отец в семидесятые-восьмидесятые годы заколачивал миллионы в Кремниевой долине. Предполагалось, что Натан тоже станет миллионером. Но мы потеряли все, и мой красавец муж вкалывает где-то в Омахе.
Иногда я думаю, что мне тяжело, но если подумать — ему еще хуже. Натан мужчина. Он должен содержать семью. Держать ситуацию под контролем. Зная Натана и его родню, я понимаю, что сейчас он чувствует себя неудачником.
Среда — короткий день в школе, и Ева пришла на работу к маме в половине третьего.
Роберт и Элли разговаривали с клиентом, Мэл была в Нью-Йорке, Марта — дома, что-то искала для матери. Ева ждала в офисе и крутилась на кресле в углу. Там стоит еще один компьютер, для внештатных сотрудников, но их не было, и девчонка сводила меня с ума.
— Я говорила с мамой, — сообщила она, перестав крутиться и глядя на меня. — Мама сказала, вы не секретарь. Вы менеджер. Быть менеджером гораздо лучше.
Я отвлеклась от письма, которое печатала.
— Спасибо, Ева. Очень приятно это слышать.
Она раскрутилась и остановилась, схватившись за край стола.
— А вы хотели быть секретарем?
Хочет ли человек попасть в камеру пыток?
— Нет, не особенно.
Ева подтянула колени к груди.
— Почему вы вообще здесь?
— Потому что мне нужна была работа.
— Зачем?
Мне казалось, что она стучит молотком по моей голове.
— А зачем твоя мама работает?
— Потому что она умная и ей тут нравится. А еще потому, что она не замужем. Мой папа — донор.
В этот момент я пила кофе и чуть не выплюнула его на монитор. Вытирая подбородок, я обернулась и уставилась на Еву.
Она спокойно кивнула:
— Ну да, он много раз сдавал сперму. Ходил в разные клиники. Кто-то в Нью-Йорке это выяснил. Тогда они позвонили маме и сказали, что, возможно, у меня десять или двадцать братьев и сестер, то есть очень много.
— Ого. — Я не знала, что еще сказать. Ева не похожа на обычных маленьких девочек.
— Мне нужно быть осторожной, — продолжала она, — чтобы случайно не выйти замуж за собственного брата. Иначе у нас родятся больные дети… — Ева нахмурилась. — Ну и потом, это просто гадость…
Открылась дверь, и вошла Марта. Она сняла куртку и бросила ее на спинку кресла.
— Не приставай к моим сотрудникам, — сказала она, целуя дочь в макушку.
— Я не пристаю, — весело ответила Ева, вылезла из кресла и пошла к двери. — Я просто рассказывала миссис Янг про папу.
Девочка ушла, и Марта несколько мгновений стояла неподвижно, а потом покачала головой: