Я так сильно стиснула в кулаке губку, что вся вода вылилась на стол.
Мне надоело извиняться.
Надоело всюду видеть неудачи. Я хочу радоваться жизни. Хочу, наконец, радоваться себе. Разве это так уж плохо?
— Мама, я пить хочу, — сказала Тори, внезапно появляясь на пороге в своей розовой цветастой пижаме.
— Почему ты не спишь? — спросила я, кладя губку в раковину.
— Не могу. В моей комнате пауки.
— Нет там никаких пауков, — ответила я, борясь с раздражением.
— А вот и есть.
— Тори…
— Иди и посмотри сама. — Она взяла меня за руку, лицо у нее было очень решительное.
Мы пошли в маленькую спальню, которую Тори делила с Брук. На стене горел ночник, освещая ее мягким желтым светом. Я осмотрелась и ничего такого не увидела.
— Ложись спать, — прошептала я. — Никаких пауков нет.
— Есть!
— Тори, перестань.
— Смотри. — Она высвободила руку, подошла к изножью кровати и указала на стену: — Видишь?
На стене сидел паук размером почти с мою ладонь, всего в паре дюймов от вентиляционного отверстия, коричнево-черный, но, слава Богу, не мохнатый.
— Видишь? — повторила Тори.
Молодчина.
— Да. Сейчас. — Я вернулась на кухню, взяла полотенце, сняла паука, вынесла на улицу и выбросила в кусты. Руки у меня дрожала, когда я запирала дверь, но Тори сияла.
— Ура, ты его победила!
Я взяла ее на руки.
— Теперь ты сможешь заснуть?
Тори обняла меня.
— А можно мне лечь с тобой?
Она смотрела так ласково, что я не могла отказать.
— Только если пообещаешь не писаться в постель.
Утром я проснулась и тихо выскользнула из-под одеяла, чтобы не разбудить Тори, которая еще спала у меня на подушке. Закрыв дверь спальни, я пошла взглянуть на старших девочек. Они тоже спали.
Я сварила кофе, села за компьютер, проверила почту и увидела, что у меня два письма: от Натана и от Марты.
Письмо мужа я открыла первым.
«Прости, что не ответил на звонок. Нам нужно поговорить. Н.».
Я читала и перечитывала послание. Нужно поговорить… нужно поговорить… поговорить. Что это значит? Я написала краткий ответ:
«Позвони, когда сможешь. Сегодня я дома, с девочками».
Потом прочитала письмо Марты.
«Тэйлор, хочешь снова быть председателем аукционного комитета?»
Ого. Интересный вопрос. Хороший вопрос. Я встала и стала мерить шагами кухню и гостиную.
С одной стороны, нельзя упускать такую возможность. Я приступила к организации аукциона давным-давно, еще прошлой весной. Первое собрание состоялось в августе, и мы с Пэтти изо всех сил старались заинтересовать остальных.
Быть председателем комитета так много для меня значило. Но теперь это стало не важно. Воссоединить семью — вот что теперь главное.
Я вернулась за компьютер и ответила Марте:
«Если бы могло исполниться любое мое желание, я бы предпочла, чтобы Натан вернулся домой».
Отправив письмо, я снова встала и походила по дому — меня охватил знакомый страх, страх оказаться неудачницей, забытой, покинутой. Но вместо того чтобы хвататься за коробку с любимым печеньем, я попыталась понять, вправду ли я никто и ничто. Нет, это не так. Я что-то значу. Да, у меня множество недостатков. Но, так или иначе, я кому-то нужна. Нужна многим людям. А что еще важнее — самой себе.
Девочки спали дольше обычного, а когда проснулись, мы просто бездельничали и наслаждались этим. Была суббота, погода стояла отличная — небо ярко-синее, утренний свет лился сквозь кухонные окна и отражался от небольшой антикварной люстры, купленной в дешевом магазине. На противоположной стене играли радужные отблески. Маленькие хрустальные подвески преломляли лучи и отбрасывали радуги на белую дверцу шкафа.
Брук вошла на кухню с коробкой печенья под мышкой и заметила эти яркие блики.
— Радуга, мама!
Я стояла за столом и составляла список покупок.
— Правда, красиво?
— Мне нравится этот дом, — сказала она, ставя коробку и подходя ко мне. — Он маленький и старый, но ты его украсила.
— Спасибо.
Наверное, однажды я тоже заскучаю по нашему прежнему дому, но пока что исполнена решимости сосредоточиться на том, что еще нужно сделать и что можно сделать. В том числе покрасить.
— Вы с сестрами все еще не прочь достать сегодня рождественские украшения?
— Мы пойдем за елкой?
— Может быть.
Джемма вошла на кухню с пачкой каталогов, прибывших со вчерашней почтой.
— Я не хочу сегодня наряжать елку. Хочу печь пирог. Мы еще ничего не приготовили.
Я добавила в список арахисовое масло и посмотрела на девочек:
— Давайте сегодня нарядим елку, а угощением займемся завтра.
— А может быть, наоборот? — отозвалась Джемма, подошла к столу и начала листать рекламный каталог. Она обожает рассматривать каталоги, всегда ищет что-нибудь новенькое и интересное. Я раньше тоже была такой. Мне нравилось выбирать и покупать. Глянцевые журналы демонстрировали, какой может быть жизнь. Каждая покупка приближала меня к идеалу, которого я надеялась однажды достичь.
— Некоторые девочки в моем классе уже носят лифчик, — сказала Джемма, рассматривая фотографии супермоделей в изящных лифчиках и трусиках.
— Девочки развиваются по-разному. — Я покусывала колпачок ручки и размышляла, не пора ли наконец побеседовать с дочерьми о птичках и пчелках. До сих пор мы с Джеммой старательно избегали этого разговора. Она никогда не расспрашивала, откуда берутся дети, а я не стремилась объяснять… пока. Хотя и следовало бы. Моя мать никогда со мной об этом не говорила, и я обо всем узнала из непристойной болтовни со сверстниками.
— Я знаю, — ответила Джемма. — Я просто говорю, что некоторые уже носят лифчик. А у Кэтрин Келли… э… они такие большие. Все на нее смотрят, когда она бегает, потому что… — Джемма коснулась своей маленькой груди, — …потому что они прыгают вверх-вниз.
Я отложила ручку.
— И ты смотришь?
— Нет… — Она сделала паузу. — Ну… иногда. Просто… так странно. В прошлом году у нее ничего не было, а теперь… большая грудь. И все к ней по-другому относятся. Один мальчик, наверное, из пятого класса, хотел поцеловать Кэтрин и потрогать… здесь. И его исключили на неделю.
— Это называется сексуальное домогательство, — сказала я, удивившись, что в нашей школе случаются подобные вещи.
— Что-что? — спросил мужской голос из гостиной.
Натан?
Джемма завопила и понеслась в комнату.
— Папа!
Брук бежала следом, Тори с визгом выскочила из спальни.
— Папа, папа!
Я, ошеломленная, пошла за ними и увидела, как все три девочки повисли на Натане. Ураган объятий и поцелуев.
По-моему, он даже не замечал меня, пока они визжали и обнимали его, но потом муж поднял голову, и мы встретились взглядами. Он страшно исхудал, под глазами залегли тени.
— Привет, любимая.
Любимая.
Любимая.
Я пыталась улыбнуться, но не могла. Бессильно привалилась к стене. Меня настолько переполняла нежность, что я была не в силах говорить.
Нахлынули воспоминания — о своем детстве, годах, проведенных с Натаном, о рождении детей, о смерти Мэтью, о доме, который мы выстроили, чтобы заполнить пустоту. Глядя на мужа, я не испытывала ни гнева, ни грусти. Только умиротворение. Это мой супруг. Мой мужчина.
— Добро пожаловать домой.
Натан отправился вместе с девочками за елкой. Меня тоже позвали, но я сказала, что лучше останусь дома, вытащу коробки с украшениями из кладовки (жуткая дыра) на задний двор перед гаражом и начну распутывать гирлянды. Натан и дочери вернулись через час с елкой, чересчур высокой для нашей гостиной. Мне даже не пришлось ничего говорить мужу. Он зашел в дом, посмотрел на потолок и вздохнул:
— Восемь футов?..