Со времени замужества Сельмы прошло пять лет, а у нее все еще не было детей, которые могли бы укрепить узы между нею и ее супругом, улыбками своими сблизив их отчужденные души, как рассвет сближает конец ночи и начало дня.
Бесплодная женщина всегда навлекает на себя ненависть супруга, ибо эгоистическое чувство внушает мужчине, что дети — продолжатели его жизни, и он стремится иметь потомство в надежде жить на земле вечно.
Мужу, погрязшему в мирских заботах, кажется, что бесплодная жена обрекает его на медленное самоубийство; исполнен ненависти, он отрекается от нее и желает ей смерти, как вероломному врагу, задумавшему его погубить. Мансур-бек Галеб по уши погряз в мирских заботах; он был холодным, как сталь, и ненасытным, как могила; желая иметь сына, который унаследовал бы его имя и имущество, он ненавидел Сельму, и ее добродетели были в его глазах адскими пороками.
Дерево, растущее в пещере, не приносит плодов. Сельма Караме жила в тени жизни и не имела детей. Соловей не вьет гнезда в клетке, не желая оставлять рабство в наследство своим птенцам. Сельма Караме была пленницей несчастья, и небо не разделило ее плоти на двух узников. Цветы долины - это дети, рожденные любовью солнца и страстью природы; людские дети - цветы, рожденные любовью отца и нежностью матери. Сельма не ощущала ни дыхания нежности, ни прикосновения чувства в роскошном и мрачном доме близ побережья в районе Рас-Бейрут, однако она молилась в ночной тиши, упрашивая небо ниспослать ей ребенка, который розовыми пальчиками осушил бы ее слезы и светом своих глаз отогнал призрак смерти от ее сердца.
Сельма так страстно молилась, наполняя стенаниями пространство, и так слезно просила, что плач ее разорвал облака, и небо вдохнуло в ее чрево мелодию, исполненную сладостной нежности, и после пяти лет брака приготовило к материнству, обещающему смыть унижение и позор.
Дерево, выросшее в пустыне, расцвело, готовясь принести плоды.
Соловей, запертый в клетке, начал вить гнездо из пуха своих крыльев.
Кифара, брошенная под ноги, оказалась на пути утреннего зефира, что привел в волнение уцелевшие струны.
Несчастная Сельма простерла к небу скованные цепями руки в надежде получить от него дар.
Ни одна из радостей жизни не сравнится с ликованием бесплодной женщины, что волею вечности готовится к материнству. Вся красота, что есть в пробуждении весны, вся радость, что приходит с рассветом, соединены в груди женщины, которая была обижена Богом и неожиданно получила от него прощение.
Нет более яркого, более сильного цвета, чем сияние, излучаемое плодом из мрака материнского чрева.
Апрель уже странствовал по холмам и склонам, когда для Сельмы настал срок разрешиться от бремени. Природа как будто радовалась вместе с нею, наполняя жизнью почки деревьев и окутывая свивальником тепла ростки цветов и трав.
Прошли месяцы, и теперь Сельма ждала развязки, как путешественник - появления утренней звезды, и светлым казалось будущее ее заплаканным глазам, как сверкающим видится нередко и мрачное, если смотреть на него сквозь слезы.
Однажды ночью, когда призраки мрака уже разбрелись меж домов Рас-Бейрута, у Сельмы начались схватки. Жизнь и смерть вступили в единоборство у ее ложа. Врач и акушерка приготовились принять в этот мир еще одного гостя. И когда стихло движение прохожих, умолкли раскаты прибоя, из окон дома Мансур-бека послышался душераздирающий крик... Крик отделения жизни от жизни... Крик мольбы о пощаде пред ликом небытия... Крик бренной силы человека в безмолвии нетленных сил... Крик слабой Сельмы, повергнутой к стопам двух титанов - жизни и смерти.
На рассвете Сельма разрешилась мальчиком. С первым его криком, открыв затуманенные болью глаза, она увидела вокруг сияющие лица... Потом, присмотревшись, заметила, что жизнь и смерть не прекращают схватки возле ее ложа, и зажмурилась, впервые воскликнув: «Сын мой!..»
Акушерка завернула младенца в шелковые пеленки, положив рядом с матерью. Врач же печально смотрел на Сельму, время от времени молча покачивая головой.
Ликующие возгласы разбудили соседей, и кое-кто из них, не переодевшись, пришел поздравить отца с рождением сына. А врач продолжал с той же грустью смотреть на мать и на младенца.
Слуги поспешили обрадовать Мансур-бека вестью о рождении наследника и наполнить руки его дарами. Но врач уже с отчаянием в глазах смотрел на Сельму и на ее сына.
С восходом солнца Сельма прижала ребенка к груди; младенец впервые открыл глаза, взглянул на мать и судорожно закрыл их навеки. Врач, приблизившись, взял тельце из ее рук; по его щекам скатились две крупные слезы; он прошептал про себя: «Вот пришелец, уже покинувший этот мир...»