– Не знаю, старик, – покачал головой Шелестов. – Может, и тебе теперь веры не будет. Я так понимаю, что настоящих разведчиков у вас в подполье нет и военных тоже кот наплакал. Как они себя поведут, будут ли устраивать проверки и каким образом? Или забьются в норы и будут сидеть и выжидать? Ваша ячейка ведь никак не связана с командованием, которое подчиняется чехословацкому правительству в Лондоне?
– А что же делать? – спросил Карел, в отчаянии покусывая губы.
– Думать, ребята, думать, – ответил Шелестов. – Сто раз думать, прежде чем что-то предпринять.
– Ну а к вашему бывшему пленному я вас провожу, – сказал Павел. – Их ячейки это никак не касается, мы вообще не знакомы. Шум у них был, а у наших пока тишина. А когда переговорите со своим, может, и с командованием разговор получится. Как считаете? Только вот я не знаю, как лучше: привести вас всех туда без предупреждения или одного только командира вашего…
Инженер Иржи Правец вздрогнул, когда за спиной неожиданно распахнулась дверь. Обернувшись, он увидел худощавую высокую фигуру Людвика Грушки. Грушка тоже был инженером и отвечал на заводе за электрические схемы. Сейчас он вошел, держа охапку чертежей, отчего открывать и закрывать за собой дверь приходилось ногой. Правец придержал дверь, давая коллеге возможность пройти.
– Что это, Людвик? – кивнул на чертежи Правец.
– Указание поступило, – понизив голос, пояснил Грушка. – Чертежи, технические описания и проектную документацию выдавать под роспись с указанием времени. Сейф опечатывать в конце рабочего дня. Завтра будет выделена отдельная комната для работы с технической документацией. В цеха ее выносить будет запрещено.
– Что случилось? – спросил Правец, стараясь не выдать своего волнения. – Это из-за сбежавшего русского?
– Не знаю. Уточнений не было. Прибыл специальный человек из Берлина. Будут решать, что делать с заводом. Могут перенести производство в Германию. Говорят, что советские войска могут быстро дойти до наших границ.
«До каких это наших границ? – с грустью подумал Правец. – Границ Протектората? Так это не наши границы, это не границы Чехословакии – страны, которой уже нет. Как легко некоторые смирились, говорят об этом просто и обыденно, как будто и не было трагедии. А ведь это беда целого народа, даже народов, населявших до войны Чехословакию. Нацизм – это зло, весь мир борется с ним, все страны, и только мы здесь радуемся, как нам хорошо под пятой захватчика. У нас есть работа, кусок хлеба. И никто не хочет думать, что, работая на Гитлера, мы помогаем ему воевать со всем миром, убивать людей, которые этой войны не хотели. Бедная моя Радка! Как она там?»
– Помоги, Иржи, – позвал Людвик, стоя возле большого сейфа. – Подержи дверь, а то я все уроню.
– Значит, из-за этого руководство завода и ужесточило режим? А что будет с нами, если производство начнут переводить в Германию?
– Тихо! – прошипел Грушка. – Я тебе по секрету сказал. Тут вообще много чего может произойти. Начальство считает, что русскому кто-то помогал. Сам он не мог сбежать. Из-за этих русских теперь мы можем пострадать! Я всегда говорил, что работать на наших заводах могут только чехи. Конечно, им же сэкономить хочется. Русским пленным можно не платить и кормить хуже, чем нас. Но работать они не хотят. Я тебе даже больше скажу, Иржи, вредительство замечено. Русских точно в Германию не повезут. Я слышал это.
От этих слов у инженера Правеца холодок пробежал по спине. Как же так, вот так просто? На войне, когда идет бой, понятно, там вооруженные люди сражаются с вооруженными людьми. Но убивать безоружных, просто прийти и убить сотню, а может, две сотни людей! Получается, что убивали немцы, а мы, чехи, знали об этом и не помешали. А как помешать? Никак не помешаешь, что мы можем сделать? Но все равно получается, что мы будем виновны в их гибели. А что они сделали? Просто сражались за свою страну и попали в плен. В бою. Они не преступники, они военнопленные другой армии. В чем их вина перед людьми, перед Богом? Мы повинны в том, что не встали перед врагом стеной и не сражались, мы будем повинны в том, что немцы вывезут заводы, а пленных рабочих убьют. Нацисты виноваты и мы – безвольные, бесхребетные граждане этой страны. Бывшей страны. Правительство свою выгоду искало, у них свои замыслы, а мы, простые чехи, простые граждане страны, ничего не сделали. И не сделаем…
Сосновский остановился на улице и, прижавшись спиной к стене, замер. Нет, показалось. Он начал подозревать, что за ним кто-то следит, но несколько проверок подтвердили, что подозрения были напрасны. Черный плащ, черная шляпа делали его на ночных улицах почти незаметным, и эти меры предосторожности были не лишними. Пока опасности нет, но она может возникнуть в любой момент, на любом этапе операции. Вдруг всплывет известие о его встречах с врачом военного госпиталя Гердой Кранц и она окажется под подозрением гестапо? Это будет означать, что своими неосторожными действиями Сосновский «спалил» резидента Платова в этом городе.