Серый почти лежал на диване, разбросав по сторонам безвольные руки, смешно вылезающие из коротких рукавов телогрейки.
— Чего ты от меня-то хочешь?.. Ради бога, оставь меня, ничего мне не надо.
Он приподнялся на локте:
— Тебе-то зачем все это, Глеб?
Едва не сбив абажурчик головой, капитан Глеб Никитин резко наклонился над Серовым:
— Затем, что мы вместе столько лет дружили, вместе пацанами на реке и тонули, и спасали друг друга, а сейчас вы тут как в змеюшнике, готовы друг другу головы открутить…
Шагая вокруг стола, Глеб пнул сбившийся половичок.
— В Назара сегодня утром стреляли. В больнице он сейчас. По-твоему, это добрый боженька вразумляет его так утиной дробью, а? И я при этом должен сопли распустить и с тобой вместе на этом вонючем диване с горя завалиться?
— Ка-ак стреляли? — Серый бестелесно, почти без усилий выпрямился и нараспев, будто задыхаясь, начал говорить.
— Ты не врешь, Глеб? Честно? А кто это с Вадиком-то так?
— Не вру. Сегодня, пока мы с ним яхту к выходу готовили, какая-то сволочь пальнула в него — он на палубе один тогда был. А вчера вечером, в парке, молодняк нас с Панасом вздумал из города кулаками прогонять, причем по-свойски, будто мы с ними тыщу лет знакомы… Ты вот спрашиваешь, что мне здесь от всех вас надо? Ни-че-го! От вас — ничего. Просто сам, лично, хочу перестать удивляться, глядя на вас. Но пока не получается. То Данилов про Назара загадками говорит, то Марек тоже странно так от рыбалки с нами отказался, чего-то темнит. Отчего же это все? Не подскажешь, Сереня?
Серега встрепенулся, перебил:
— Ну что ты, Марек-то добрый! Он просто нервничает иногда. А так он добрый…
— Назар тоже добрый?
Что-то похожее на улыбку осветило лицо Серова.
— Вадик ко мне в гости приезжал. Они с Жанной вместе приезжали, колбасы всегда привозили и рыбы копченой. Жанна тоже хорошая, добрая. Они когда первый-то раз ко мне заехали, так я еще здоровый образ жизни вел. Жанна только вроде как из Москвы вернулась…
Серега быстро смахнул слезу корявыми пальцами:
— По выходным я тут все ходил на лыжах до насосной станции. С утра как-то тоже пробежался, переборщил малость, устал почему-то. Наверно, снег тогда был еще мокрый, не знаю… Обычно-то ведь и внимания не обращал на это. Иду, ноги гудят, считаю про себя: «Осталось до поворота два километра… После кустов — километр. До развилки двести метров». Только и мыслей, чтобы добраться до дачи. Думаю, вот перейду дорогу, открою замок на двери — и в люлю! Доплелся до места, поставил лыжи у дверей в сторонку, шнурки на ботинках даже до конца не стал развязывать, так стянул. Носки тоже все мокрые были, только пар от них валил. Лениво так было чего-то тогда, наверно, от усталости. Дрова-то у меня в печке уже заранее были приготовлены, а в ведерке уголька немного еще оставалось. Солярки плеснул на дрова-то, враз занялось… Ну, пока чай кипятился, я носки сухие одел. Хлебанул горяченького и, не раздеваясь особо-то, завалился на диван. Хорошо было! Только начал сон видеть, как кто-то в дверь заколотил. Вот, думаю, ешкин кот, принесло ведь неприятеля!
Открываю — на крыльце Вадим с Жанной! Он руки трет с холода, дует на них, улыбается. Говорит мне: «Понимаешь, мы тут проезжали мимо тебя… Думаем, дай зайдем в гости». А Жанночка смеется, снежки лепит перед крыльцом… Ну, пока я чухался, Назар втащил меня за дверь, припер к стенке, стал уговаривать: «Серый, понимаешь, край как нужно! Шанс подвернулся! Давай оставь нас тут, ага…».
Ну, я как дурак стою. Никуда не хочется идти, устал как собака, но ребята-то ведь хорошие, да и историю их знаю уже не первый год… Я Назару кулак за спиной показал, а сам так, как швейцар в отеле каком заграничном, улыбаюсь: «Пра-а-ходите! А я как раз на лыжах собрался походить, все уже приготовил, а вы в гости тут некстати!» Жанна тогда все поняла, на Вадика рассердилась даже немного. Я быстренько лыжи напялил, говорю ей: «Нет, нет, что ты, Жанна! Я тут каждое воскресенье хожу на лыжах, и сегодня мне по режиму надо. Вы тут пока без меня печку протопите, чайку попейте, а я пробегусь в удовольствие». Назар мне за дверью шепнул тогда еще: «Полтора часа, понял?!» Я ему тоже: «Ага, большущее спасибо!». Хорошо хоть, что часы с собой тогда успел захватить. Сначала плелся сорок пять минут прямиком в открытое поле. Голова тогда стонала, ужас просто! Ботинки мокрые с утра, тяжелые, глаза слипаются. Холодно уже вроде как стало после обеда-то, знобило меня тогда, да и смеркаться уже начало. Я все на часы смотрел. Потом быстренько повернул за досаафовским аэродромом. Как я ни старался тогда идти помедленней — все никак не получалось. Удивлялся еще, что шаг прибавляется сам по себе. Ну, я останавливался частенько, ждал три-пять минут, потом снова топал. Короче, через час тридцать две минуты я вошел в дом. Представляешь, а голуби как сидели на диванчике, так и сидят, за руки держатся, даже чаю не заварили… Думаю, тьфу, черт возьми! И стоило мне так тогда страдать… Но все равно, ребята-то душевные.