И вот сейчас, потратив последние силы на то, чтобы вырваться на пару секунд и попытаться помочь Дину, не дав двойнику убить охотника, бедный Кас лежал на полу с закрытыми глазами, с трудом дышащий и неспособный даже приподняться. А Саманта, вжавшись в стенку, смотрела на саму себя — на то, как она выходит из бункера и куда-то бежит, бежит, бесконечно долго и удивительно быстро, словно не чувствуя усталости…
А потом — прячется в холодном тёмном чужом подвале, освещаемая только блеском украденной благодати, которая сейчас находилась в кулоне, и дрожит, смотря в пустоту перед собой и видя — на самом деле видя! — отрывки из чьей-то жизни.
Вот ей восемь… восемь?.. Её младшие сестрички играют рядом… Одна падает с горки… Она не уследила… Но искренне хочет помочь, исцелить, как в сказках и снах… Касается раны и малышка затихает… её голос рядом, в голове, она смеётся и благодарит… Мать, мама, почему она плачет?.. Почему она кричит?.. Почему она бьёт её по лицу, ведь Джейн только хотела помочь?..
Бум. Перед глазами — родной дом. Не Саманты, а той несчастной малышки, что лежит сейчас на самом деле где-то на диванчике в воображаемом бункере. Не Саманты, нет, она не такая, у неё есть своя память и собственные принципы, желания, привязанности…
Бум. За ней закрылась тяжёлая двойная дверь-шкаф. Застенок, где Винчестеры допрашивали всяких монстров. Рядом мешком упал кто-то ещё — вероятно, Кастиэль. Невероятно сильный, контролирующий сейчас и Саманту, и благодать ангела, второй транслятор просто подавлял их, комкая пространство бункера так, как было удобно. Саманта была уверена, что находится в библиотеке — но мрак и цепи, звенящие на её руках и руках ангела, говорили совершенно о другом. Кто же этот проклятый двойник? Почему она способна на такое? Почему она…
Бум. Саманта смутно понимает, что куда-то едет — физически, не ментально. Разум её, заключённый сейчас в выдуманное тело, до сих пор прикован в библиотеке-застенке цепями к стене. Но вот на секунду контроль двойника ослаб, и девочка увидела, что на улице уже светлеет. Где она? В какой-то машине, это точно. Почему… почему не в Импале? Неужели, Дин и Сэм до сих пор не догнали её? Или они всё ещё не могут сдвинуться с места?
Саманта попыталась прорваться к благодати, нащупав рядом ладонь неподвижного ангела. Ничего. Как будто её заблокировали, лишив почти всего, что она умела.
Следующая картинка, которую девочке было позволено увидеть — это табличка с адресом. Тем же самым, что был в чужих воспоминаниях, неужели, они преодолели всё то расстояние, что отделяло их от нужного места? Как? Сколько вообще времени прошло? Душная пелена власти двойника совершенно сбивала с толка, не давая не только контролировать своё тело, но и осознавать ход времени. Саманта не была уверена в этом, но кажется, с Сэмом и Кастиэлем она такого не делала. Впрочем, те могли использовать её тело в любом состоянии, даже когда она спала — значит, отдых им был не нужен, верно? Неужели, вот так, в подвешенном непонятно-где-и-когда состоянии они провели всю ту неделю, что их тела были под воздействием Пустоты?
И ладно, чёрт, они ведь не жаловались, но… Но Саманта ведь всегда знала, сколько провела в этом месте. Неужели, она больше не главная в этом теле? Почему? Как?..
Это супер-прошитые заклятиями и прочими всякими штуками двери бункера было ломать сложно. Обычную входную в старом домишке — легко и просто, особенно имея при себе благодать ангела. Так поступила странная гостья, что ворвалась в дом Роджерсов в шесть часов утра.
Лидия, высокая худая женщина, никогда не подвергалась нападениям хулиганов или маньяков. За всю свою достаточно долгую жизнь. Ни разу к ней не притронулись без разрешения, никто не врывался в её дом. Её муж, может, что-то подобное и скрывал — но он был непутёвым мальчишкой, вставшим на путь истинный. Тем не менее, эта девчонка, пригвоздившая их к месту чем-то невидимым, вряд ли была приветом из его далёкого прошлого.
Лидия взглянула на мужа. Тот покачал головой, дёргая руками и показывая, что тоже всё ещё не может сдвинуться. Девочка, прервавшая их ранний завтрак, как раз вернулась в эту минуту — с ножницами в руках, она вышла с кухни и приблизилась к семейной паре.
— Что вам нужно? — дрожащим голосом спросила женщина, стараясь не смотреть в глаза налётчице. Девочка склонила голову набок, щёлкнула ножницами — одна из её растрепавшихся тонких косичек упала на пол. Это всё она совершила молча, совершенно никак не комментируя происходящее и не отвечая на вопрос. Словно актриса в дорогом триллере. — У нас нет денег, но в комнате лежат драгоценности, можете их забрать, только… — Лидию снова перебили громким щелчком больших лезвий. Упала вторая косичка. Но ножницы незнакомка не отложила. Присела рядом с женщиной на корточки, заставила смотреть на себя.
— Своих главных драгоценностей вы уже лишились, Роджерсы, — негромко сказала она. Лидия часто заморгала, стараясь хотя бы вдохнуть — несмотря на то, что девочка даже не прикасалась к ней, женщине было почти нечем дышать.
— Я не понимаю, — подал голос муж, — что вам нужно?
— Мне нужно, — незнакомка выпрямилась, — чтобы вы вспомнили, как предали свою дочь, — Роджерсы быстро переглянулись. Саманта криво усмехнулась. — Помните её, да? — она перехватила ножницы так, словно хотела ударить ими, как ножом. — Помните свою маленькую Джейн?
— Мы не виноваты в том, что произошло, — быстро сказал мужчина. — Её забрали. Мы пытались вернуть нашу девочку, но… — Саманта приложила палец к губам, и он замолчал.
— Тс-с-с, — прошептала она. — Я выясню всё сама, не утруждайтесь, — девочка протянула руку ко лбу Лидии. Эван, её муж, на секунду замер, ничего не понимая, но, когда ладонь незнакомки засветилась и соприкоснулась с кожей его жены, он взвыл и заметался. Худший кошмар его ожил.
Транслятор прикрыла глаза, ныряя в чужие воспоминания. Вот та же сцена, только из окна дома: девочки играют, и одна — неудачно падает. Та, что постарше, опускается рядом с ней и прикасается ладошкой к больному месту — последнее, что видит мать, выбежавшая на улицу, это то, как руки старшей дочери вспыхивают бесцветно-ярко. Раздаётся её счастливый смех, а младшая девочка безвольно оседает и больше ни на что не реагирует.
— Что ты натворила?! — кричит Лидия. В голосе её слышится ужас, вполне понятный — может, её стоило бы простить, понять, но… К сожалению, Саманта не успела оторвать от её лба руки, не успела встать и что-то сделать.
Следующая сцена — это холодное утро. Восьмилетняя девочка в отчаянии выворачивает себе руки, пытаясь освободиться от крепкой хватки социального работника, ведущего её к машине. Она кричит и плачет, оборачивается — и мир в её сердце рушится, забирая с собой всё, что было ей ценно. В последний раз Джейн издаёт громкий крик, рыдая, зовёт мать, отца, молит о помощи — но те лишь стоят на пороге родного дома, молча глядя на то, как их дочь забирают. Они знают, что это навсегда, и не утешают её. Не утешают, а стоило бы…
— Нет, нет, нет, — забормотала девочка, отшатываясь от женщины. Та съёжилась, по лицу её катились слёзы — может быть, прежняя Саманта, которая всё ещё была заточена где-то глубоко внутри, поверила бы ей. Может, смилостивилась бы, решив, что это слёзы раскаяния. Но нет. Новая Саманта, Тёмная Саманта, видела правду. Это не было сожаление. Это было угрызение совести, никак не связанное с болью от потери дочери. Нет, иначе… иначе они бы отвечали на письма, образы которых сейчас всплывали перед глазами. О, сколько же их было — Джейн писала и писала их из детского дома, пыталась добраться до телефона, чтобы позвонить и попросить хотя бы навестить её… Что они делали с письмами? Жгли? Выбрасывали, не распечатывая? Смеялись над ошибками, чтобы потом сохранить в коллекции своего позора и боли?