Дин дёрнулся назад, не веря своим глазам. Ангел медленно приподнялся, сел. Раны с его тела исчезли, и он одновременно с охотником посмотрел на Саманту, когда ощутил, как хватка её на их плечах ослабевает.
— Что это было?.. — раздался голос Кастиэля. Привычный, не слабый и не дрожащий.
— Дин, — Саманта посмотрела прямо на Винчестера, слабо и растерянно улыбаясь. — Дин, ты… Ты помог мне…
— Что? — непонимающе заморгал охотник. Томски подняла руки, как будто в них что-то было.
— Ты… Твоя душа, она такая… словно благодать Кастиэля, она… наполнена чем-то, — девочка сбивчиво объясняла, пока глаза её гасли, теряя связь с благодатью, — это какая-то энергия, способная преодолевать, способная… — свет погас и стало видно, что на глазах у неё выступили слёзы. — Я почувствовала… — почти виновато шепнула Саманта. Потом, опустив руки, крепко обняла Кастиэля и всхлипнула. Неуверенный в том, что он заслуживает прощения ангела, сзади его плеч коснулся и Дин. Кас опустил веки, тихо вздыхая и наслаждаясь этим ощущением лёгкости в теле. Никакой боли. Никакого страха. Только тепло близких людей.
Свет снова мигнул, только уже в помещении. Саманта напряглась, и объятия пришлось разорвать.
— Что такое? — нахмурился Дин.
— Она приближается, — в отчаянии опустила руки девочка. — Она почувствовала, что я коснулась благодати…
— И что? — быстро спросил охотник. Кастиэль глубоко вздохнул, стараясь как можно дольше удержать в себе воздух, запомнить, каково это — свободно дышать, не захлёбываясь криками или собственной кровью. Сейчас это всё вновь повторится.
— Прячься, Дин, — обернулся он к Винчестеру. Тот покачал головой.
— Я больше не брошу тебя, — он придвинулся ближе к Саманте, не замечая, как ангел чуть хмурится, будто пытаясь вспомнить, о чём идёт речь, — что может остановить её? — тряхнул девочку за плечи. — Ну же, ведь что-то может!
— Кошмары, — чуть слышно шепнула Томски. — Чужие кошмары…
— Так найди их! Вруби, пусть она отвлечётся!
— Я не знаю, как…
— Погоди-ка, — Кастиэль чуть нахмурился, перебивая Дину весь боевой настрой — охотник уже собирался сражаться с пока ещё невидимым монстром. Ангел прикоснулся к медведю, который сейчас лежал на полу возле его бедра, заляпанный кровью. Свет замигал ещё чаще, лампы затрещали. — Дин, дай мне нож, — попросил Кастиэль. Винчестер растерянно сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил нож, протянул его ангелу.
Кас крепче перехватил медведя за шею. Свет отключился, в библиотеке похолодало. До охотника дошло.
— Все кошмары — здесь, — сказал ангел, вонзая нож в живот игрушке, за которую так цеплялся, чувствуя, как жизнь готовится покинуть его тело.
И даже искусственный мрак провалился в яму небытия на несколько секунд.
Транслятор задохнулась. Она почувствовала яркую вспышку внутри себя, на секунду потеряла часть сил — и на какое-то время ей пришлось просто остановиться, чтобы не влететь в какое-нибудь препятствие или в чужую машину. Она стояла несколько минут, тупо глядя прямо перед собой, пытаясь вернуть своему телу чувствительность. До проклятой школы оставалось всего ничего, ей нужно было двигаться, но это чувство…
Когда она взяла себя в руки, то смогла провести логическую цепочку и понять, что ощущения исходили не от неё самой, а от тех, кто был внутри. Это было просто, конечно, но Саманту чуть не вывернуло наизнанку — ей позволительно немного отупеть, когда такое происходит.
Транслятор собралась с силами. Ей было нужно переместиться в бункер и выяснить, что происходит. Всего-то. Только что она до полусмерти замучила ангела, создавая прямо внутри воображаемого мира, используя напрямую его же благодать, чувствуя себя всесильной — чёрт, да так и было! Но сейчас ей никак не удавалось сосредоточиться. Перед глазами, даром что закрытыми, мелькали яркие линии, точки, молнии, не дающие просто взять и спокойно попасть в бункер.
У неё почти получилось, когда уже знакомая тёмная волна стала накрывать с головой. Транслятор дёрнулась, наивно пытаясь уйти от неё, но кошмары не отступали — они никогда не отступают.
И Саманта зажмурилась, как несчастный преданный Кастиэль, готовясь к жутким видениям, которые ей сейчас не удавалось контролировать.
Вот она — молодой парень, рыдающий в тёмной камере. Боль во всём теле от побоев не может сравниться со страхом и ненавистью, которые смешиваются в его сердце в безумный коктейль. Он режет себя выцарапанным из стены гвоздем — но, задыхаясь от ужаса, бросает его на пол, едва видит первые капли крови.
Вот она — огромный, мерзкий, жирный, отвратительный мужчина. Под ней плачет и бьётся ребёнок, но она наваливается на него всем своим весом, ломает шею — и продолжает делать то, что делала, не останавливаясь, даже не обращая внимания на то, что насилует уже труп.
Вот она — девушка, ощущающая свой странно большой живот. В ней бьётся сразу три сердца, но на шее у неё почему-то чувствуется удавка — и она болтает ногами, хватаясь за шею, но натыкаясь лишь на свои длинные волосы.
Первый кошмар. Самый частый. Из-за него она отрезала свои собственные косы.
Вот она — всесильный мутант, способный пытать ангела… И вот — дрожащая маленькая девочка, в чьём разуме бьются чужие воспоминания.
Когда она освободилась от чужой боли, то не сразу это поняла. Машина, руль, дорога — словно очередной кошмар, только отчего-то незнакомый.
Память услужливо подкинула ей мысль о школе. Транслятор, утерев слёзы, выжала педаль газа в пол — и даже не посмотрела, сколько времени прошло с того момента, как она провалилась в эту пучину кошмаров.
Она не торопилась. Тихо сдерживала чужие ужасы внутри, не позволяя им оживать. Совершенно забыла о толчке, спровоцировавшем их — сейчас ей было на это плевать.
Кошмары стучались где-то в подкорке. Но воспоминаний Джейн не было слышно, как будто она не помнила, как её перевозили в другую школу. Мысли об этом отвлекли Саманту, она чуть нахмурилась, пытаясь это понять. Странно, очень странно. Когда она шла в дом родителей, когда добиралась до детского дома и до первой школы, флэшбеков было хоть отбавляй. Боль, надежды, страхи, мечты — всего понемногу, но так, чтобы хватило на всю короткую детскую жизнь. Но сейчас было тихо. Странно, думала Саманта.
Непонятно, думала она.
Она думала так ровно до того момента, как остановилась перед воротами школы, в которую так стремилась попасть. Взглянув на них, транслятор всё поняла. Если раньше ей казалось, что дело в том, что она выбрала не ту дорогу, или поехала не в то время суток, то сейчас всё встало на свои места. Здесь было уже некому что-то вспоминать. Да и нечего, соответственно.
Транслятор смотрела на ворота и понимала — это было то место, где умирала Джейн Роджерс. Она умерла здесь, потеряла свой разум, прекратила быть полноценной личностью. Она не помнила ничего, кроме этих ворот и своей комнатушки-камеры. Боже. Тут её похоронили заживо под чужими сознаниями, которых было гораздо больше, чем мог выдержать кто бы то ни было.
И если Саманте казалось, что Джейн сама рассказывает ей свою историю, она жестоко ошибалась. Это просто были волны чужой боли. Потому она не слышала её голоса. Потому её ментальное тело до сих пор лежало в бункере — воображаемое и такое бесполезное.
От неё не осталось бы даже призрака, потому что любому духу нужен разум поначалу — а его больше не было.
Ярость наполнила грудь транслятора. Она почувствовала, как щиплет глаза, как поднимается изнутри удушающая волна — и, полыхнув благодатью в кулоне, сорвала замок, открывая ворота. В лучшие свои дни Кастиэль мог ещё и не такое.
Саманта вошла в здание. И замерла, увидев распахнутые двери пустых палат-камер. Слабо шевельнулось воспоминание, или даже скорее образ — вот она, исхудавшая, пролезает в крошечное окно собственной камеры.