Может быть, причиной этого явилось то, что случилось потом, но я ясно помню, как на меня в какой-то момент вдруг повеяло волшебством. Деревья подняли и опустили свои огромные зеленые руки, а затем замерли. Птицы затихли. Саммер и Бринн успели отойти далеко от меня и над чем-то смеялись, а я вдруг остановилась, пораженная странностью и необычностью всего вокруг: неба, движения золотого солнца и темных туч и наступившей во всем мире тишиной, как будто он чего-то ждал.
Лавлорн, подумала я тогда – и до сих пор помню, как мне пришла в голову эта мысль. И, хотя это казалось не имеющим смысла, меня пронизал трепет и охватила такая уверенность, что стало трудно дышать. Это Лавлорн. Мы и вправду здесь.
И тут полил дождь, казалось, пришедший ниоткуда, внезапный, как бывает с летними грозами, и ветви деревьев снова заходили ходуном. Ближе всего стоял дом Саммер, но мистеру Боллу не нравилось, когда она приглашала гостей – и к тому же там всегда было темно и стоял запах несвежего дыхания.
За несколько секунд мы промокли до нитки, и джинсы облепили мои ноги так туго, словно хотели впитать в себя саму кожу.
– Сарай! – крикнула Саммер, хватая Бринн за руку. Тогда все казалось нам таким срочным. – Бежим к сараю!
Весной мы наткнулись на старый сарай для хранения инвентаря – когда-то он принадлежал здешнему фермеру, чей дом снесли, чтобы построить на его месте кучу передвижных домов и сдающихся внаем коттеджей вроде того, в котором жила Саммер вместе с Боллами, своей патронатной семьей. Мы бывали в этом сарае уже много раз, хотя я слишком боялась пауков, чтобы оставаться внутри более нескольких минут. Здесь лежал дощатый пол, и стоял запах гниющего дерева, а единственное окошко было покрыто таким густым слоем пыли, что даже в полдень в сарае стояла почти кромешная тьма, к тому же там лежали груды ржавых сельскохозяйственных орудий и инструментов, похожих на части человеческих тел – руки, пальцы и зубы.
Бринн и Саммер бросились бежать, и я помню, как увидела очертания бюстгальтеров сквозь их мокрые футболки и почувствовала зависть, потому что у меня еще ничего не выросло, а были только крошечные соски. Мне также стало досадно, поскольку догнать их я не могла, и, несмотря на то, что я кричала им, чтобы они подождали меня, они продолжали бежать как ни в чем не бывало. Они вечно вели себя так – запирались в ванной и шептались, оставляя меня за дверью, или вскидывали брови, когда я сетовала, что мистер Андерсон слишком тверд, прямо как кремень, а затем разражались смехом.
– Не бери в голову, Миа, – говорила Саммер, гладя меня по голове, как будто она была на тысячу лет старше. – Когда ты станешь взрослее, то поймешь…
Они исчезли в сарае. К тому времени, когда к нему приковыляла и я, его дверь уже захлопнулась. От влажности и старости дерево перекосило, и я не сразу смогла ее открыть. На секунду мне показалось, что они собираются в шутку оставить меня мокнуть под дождем. Я начала долбить по двери кулаками и кричать, и наконец она распахнулась.
Они даже не слышали моего стука. Они стояли посреди сарая, и я увидела, что вокруг их ног образовались лужи, натекшие с одежды и волос. Я помню, как вокруг было тихо, когда я закрыла дверь и дождь превратился всего лишь в глухой стук капель, бьющих в стены и крышу сарая.
Сам сарай был чисто убран и пах ароматизированными свечами с ванилью. Все старые инструменты куда-то исчезли. И вся паутина.
Его стены были теперь оклеены старомодными обоями в цветочек – кремового цвета с миленькими букетами роз, а наши шаги приглушал зеленый коврик из лоскутков. В одном углу стояла узкая кровать, накрытая узорчатым лоскутным одеялом, рядом с ней деревянная прикроватная тумбочка, на которой разместился работающий от батарейки фонарь, похожий на лампу со свечой. Оконная рама была вычищена, хотя в ее углах еще оставались кусочки плесени, смешанной с паутиной. На тумбочке даже стояла стеклянная банка, полная диких фиалок.
А над кроватью была прибита маленькая деревянная табличка, на которой кто-то красивыми буквами написал строчку: «Добро пожаловать в Лавлорн».
– Это твоя работа? – Я повернулась к Саммер, хотя по выражению ее лица сама видела, что она тут ни при чем.
В книге первоначальная троица девочек никогда не испытывала ничего, кроме восторга, когда вокруг них появлялся Лавлорн, когда он начинал изменять знакомые им предметы, подобно сливочному маслу, меняющему свои очертания: вот дерево превращается в башню, вот старая каменная стена обращается в грот, где живут гремлины. И затем, позднее, нам начало ужасно нравиться помещение клуба, которое сейчас вдруг возникло перед нами посреди дождя, и тепло лоскутного одеяла, которое обнимало наши плечи, и мигающий свет фонаря.