Умершего три года назад и сейчас протягивающего ей руку.
- Вставай, у нас мало времени. - Он рывком поднял Тави на ноги и придержал, когда она пошатнулась. - Твой «крот» был здесь минут пятнадцать назад, спугнул убийцу. Через пару часов узнает Служба, она поставит на уши полицию. Мы должны успеть первыми.
Деловитая скороговорка встряхнула Тави. Она оторвала взгляд от своего мёртвого друга и огляделась.
У самых ног лежало её собственное тело. Кем-то заботливо перевёрнутое на спину, с закрытыми глазами и перекошенным, схваченным последней судорогой лицом. Её голова - голова трупа - покоилась на коряге, так что края раны на шее касались друг друга. Лаково блестела загустевшая кровь: густой ровной полосой ниже разреза и неровными пятнами и брызгами - выше. Под пятнами виднелась чистая кожа, уже тронутая гниением - хотя прошло сколько, двадцать минут? Полчаса?
В своём безыскусном ступоре Тави деталям удивлялась сильнее, чем картине в целом. Картина в целом ей в голову не лезла, только идиотские мелочи. Например, тот факт, что она видит всё до последнего штриха, несмотря на темноту ночного леса. Цвета при этом словно бы пропустили сквозь серо-голубой фильтр, так что даже у крови появился лиловый оттенок. Да и лицо трупа скорее говорило об удушении, нежели о перерезанном горле.
- Тэви? - Встревоженный её молчанием Ганс взял Тави за плечи и крепко встряхнул. - Посмотри на меня.
А он ничуть не изменился. Всё те же нестриженые патлы, примятые шлемом и падающие на глаза. Те же первые чёткие морщины в уголках глаз. И мотоциклетная куртка та же самая, любимая: когда-то Тави пришивала к ней рукав, оторванный в результате неудачного падения.
- Вот, уже лучше... Я понимаю, что у тебя шок, но времени действительно мало. Соберись, пожалуйста. Ты должна была подкинуть информацию или получить?
- Подкинуть, - механически ответила Тави.
- Устно, флешкой?
- Флешкой.
- Спрятала её как обычно?
Тави всё так же механически кивнула. Ганс вновь опустился рядом с её телом, повернул его голову набок и запустил пальцы в основание косы. Отчётливо хрустнула то ли подмёрзшая, то ли запёкшаяся на волосах кровь. Пошевелив край раны, из горла выскользнул пузырёк воздуха.
Ленту с карманом для флешки Ганс выплел из косы с привычной ловкостью: он частенько помогал Тави с этой её маленькой хитростью. Обмотав ленту вокруг кулака, он пару раз стукнул о ближайшее дерево; затрещал ломаемый пластик. Получившееся крошево Ганс вытряхнул на ладонь, поворошил его и извлёк копию флешки, серую и покрытую мелкими трещинами. Копию он убрал к себе в карман, а осколки высыпал на землю, рядом с затылком трупа.
Затем Ганс подошёл к валяющемуся в нескольких метрах от него мотоциклу Тави, которому досталось не меньше, чем ей самой: содержимое багажника раскидали по асфальту, сиденье вспороли и вытащили из него набивку. Уродливо скалился будто бы консервным ножом вскрытый бензобак. Лоскутами обвисли изрезанные шины. Кто бы ни искал возможный тайник, он хорошо представлял себе варианты.
От вида залитого бензином, выпотрошенного мотоцикла Ганс поморщился. Всё так же хмурясь, он пару раз обошёл вокруг, примерился и схватился за ободранный руль. Тяжёлым, сильным рывком Ганс выдернул из мотоцикла его копию и поставил её на колёса. Сев за руль, Ганс жестом пригласил Тави устроиться у него за спиной. Она послушалась.
В мрачном абсурде происходящего Ганс единственный ощущался реальным. Знакомая жёсткость его спины, проступающая даже сквозь двойной слой мотоциклетных курток, в действительность вписывалась лучше, нежели заурчавший между ног мотор.
Тави крепко обхватила Ганса за пояс, прижалась лбом к его плечу - шлемы мертвецам не полагались - и старательно ни о чём не думала всю получасовую поездку до города. На той скорости, с какой летел их мотоцикл, не думать оказалось просто. Один только раз в голове Тави проскользнуло шальное: так недолго и обогнать её убийцу - и она истерично хохотнула в куртку Ганса.
Они остановились между окраиной и центром города, на парковке двадцатичетырехчасовой забегаловки. Ганс с заботой, которую никогда не демонстрировал своей технике, откатил мотоцикл Тави к рамам и, хотя пристёгивать не стал, на прощание любовно огладил погнутый руль.
Когда Ганс открыл внешнюю дверь кафе и пропустил Тави, чтобы она уже для него придержала вторую - их мелкая, негласная традиция, - происходящее наконец-то догнало Тави. Не целиком, конечно, лишь той его маленькой частью, что касалась Ганса: её три года как покойного лучшего друга.