- Дед? – сдавленно прошептал Ларик, уставившись на старика во все глаза.
- Илларион? – воскликнул Жадюга и едва не свалился на пол, потому что запутался в пледе, который попытался отпихнуть ногой.
Я ничего не понимал, и чтобы успокоиться, стал разглядывать книжки. Они хранились в идеальном порядке на стеллажах вдоль стен. Обложки были яркими и чистыми. На подоконнике рос цветок, окно было закрыто шторками с веселым рисунком, а на столике стояла старая фотография в рамке. На фотографии в обнимку на лавочке сидели трое молодых людей почти такого же возраста как Ларик сейчас или мой старший брат, который перешел в последний класс. Два брата-близнеца и девушка с красивыми светлыми волосами. Девушка улыбалась, а парни выглядели потешно-серьезными, и даже, кажется, нарочито хмурились. В углу я прочитал надпись: «Змеиный язык и Соленый Нос! Люблю вас! Серебряный Ветер».
Ларик стоял как вкопанный, Толстые Щеки и Аня-Марина переминались с ноги на ногу, а Жадюга, который, как я быстренько сообразил, был вовсе никакой не Жадюга, а его брат-близнец, все еще сражался с пледом, отчаянно пытаясь выбраться из кресла-качалки. Тогда я сунул Ларику под нос фотографию. К тому времени старик нашарил тапочки, с грехом пополам поднялся на ноги и принялся громко сопеть и сморкаться, тут уж всем стало понятно, почему его прозывали Соленый Нос.
Потом он бросился обниматься с Лариком. А после того мы осторожно сообщили, что Жадюгу похоронили, и он сказал, что это ему известно. Старик стал кивать, сморкаться и сопеть еще сильнее, и слезы из его глаз побежали по щекам и по очкам, - закапали на бороду и на одежду. Тогда Анна-Марина побежала вниз, на первый этаж, чтобы принести чая, точно также как когда-то моя бабушка. А Толстые Щеки открыл окно, чтобы было чем дышать, за что я почти простил ему половину его дурацких выходок.
- Илларион, Илларион! Уже и не надеялся увидеть тебя! – причитал Соленый Нос, когда мы все получили чай и уселись за столом, среди книг, возле кресла-качалки и фотографии. – Мне было запрещено! Твой дед… Он запретил мне. Он всегда запрещал мне…, – и он снова кинулся обнимать Ларика, который выглядел так, будто это его, а не меня неожиданно облили холодной водой.
Он глядел то на фотографию, то на старика, и руки его дрожали, как две пойманные птики, и он не знал, куда их пристроить.
- Мы втроем были очень дружны. Пока не выросли, - вздохнул Соленый Нос. – И пока не стало ясно, что мы оба влюблены в одну и ту же девушку. С волосами светлыми и длинными, как у русалки.
- Красивая! – прошептала Аня-Марина, бережно проведя пальчиком по волосам девушки в рамке, случайно задев при этом руку толстощекого, отчего тот чуть не свалился на пол.
- Она вышла замуж за другого человека. А вовсе не за меня или за моего брата. Она любила нас совсем по-другому, - и старичок выразительно посмотрел на Толстые Щеки, который сидел, пунцовый и счастливый.
- Почти в то же самое время, - продолжал он, - как она вышла замуж, случилось несчастье – погибли наши родители. Мы с братом остались вдвоем – одни на белом свете. И с тех пор жили не сказать, чтобы дружно. Говоря по правде, мы только и делали, что спорили. Брат хотел продать дом, уехать в город. По мне так, продать дом, где все было связано с детством и родителями, которых больше не было, казалось преступлением. Тогда Серебряный Ветер и предложила – пусть решит случай. Мы взяли сломанный карандаш, который хранился у нас с незапамятных времен, она спрятала руки за спину, и мы с братом вытянули каждый свою половинку. Я по жизни был неудачником, и мне, конечно же, достался незаточенный конец. Это означало, что брат выиграл, и дом нужно было продавать.
Несмотря на то, что я проиграл, такой несправедливости я допустить не мог. И тогда совершил ужасную вещь. Я подделал завещание, которое на самом деле родители и не думали писать, ведь никто из них умирать не собирался. В завещании, которое я состряпал, было сказано, что дом ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не может быть продан никому, кроме членов семьи. Когда брат увидел бумаги, он позеленел от злости и сильно меня поколотил – он и раньше частенько решал наши споры таким способом. Тогда он рассудил по своему - взял и подкупил судью, и судья вынес решение по дому в его пользу. Брат победил. Но когда дело дошло до сделки, выяснилась весьма странная вещь – брат не смог взять в руки деньги. А я не смог взять в руки ручку, чтобы поставить подпись. Наша ссора сделала нас обоих еще несчастнее, чем мы были. С тех пор и на всю жизнь он не мог иметь дела с деньгами, которые ужасно любил, а я не мог писать, хотя всегда мечтал заниматься литературой.