- Ты точно хочешь оставить его? – он имел в виду рыболовный крючок.
Я сказал:
- Еще бы!
Ни на какую другую сережку на свете я бы не согласился. И тогда Ларик тоже кивнул. Мне показалось, он был доволен.
- А это? – он показал пальцем на дракона, который вышел у меня похожим на осла и от воды наполовину расплылся, будто его расстреляли.
Каждое утро я заново рисовал дракона ручкой, отчего он стал волосатым и неопрятным.
- Ага!
Ларик ухмыльнулся и ощупал мое ухо, продернув крючок туда-сюда. Оно больше не болело. Тогда он вышел в другую комнату и вернулся с обыкновенным штампом, каким штампуют письма. Ларик этим штампом приложился к моей самодельной татушке.
- До конца лета доживет, и хватит, - сказал он. – А то родители тебя убьют.
Я скосил глаза на собственное плечо – на месте моего осла извивался и скалил острые зубки ловко нарисованный дракон с лукавой мордой. Он был прямо как настоящий. Дракон шевельнулся, зевнул, перевернулся на бок, подмигнул, свился клубком и заснул. Я вскочил со стула.
- Ты колдун! – закричал я. – Колдун!
Ларик только фыркнул и равнодушно пожал плечами.
- Был бы я колдун, смог бы кое-что исправить.
После смерти Жадюги Ларик перенес из его дома всякое барахло – старое и разломанное. Теперь оно или стояло в коробках или валялось сваленное кучей в углу. И, кажется он никак не мог его починить. Ни единую досочку.
- Будто проклятье какое! – беспомощно выругался Ларик, отбросив какую-то загогулину, которую он хотел выпрямить, и, поджав губы, как тогда, на похоронах, стал смотреть в окно.
Я тоже, мокрый и озадаченный, стал туда смотреть. И вот тогда мы увидели его. Человека, который все изменил в жизни Ларика. И я его сразу же возненавидел почти так же сильно, как Толстые Щеки, когда тот пообещал, что едва вырастет, сдаст Ларика в телевизор, чтобы его показывали в каком-нибудь шоу. Сам Толстые Щеки тоже через это дело собирался сделаться знаменитым и, само собой, жутко богатым.
Мы с Лариком и Обезьяной вышли на крыльцо. Человек в сером костюме, полный и рыхлый, как перезревший овощ, стоял возле своей машины, озирая поселковые просторы. Увидев Ларика, он широко улыбнулся, но мне его улыбка не понравилась.
- Что-то двигатель барахлит, - противным, как переслащенный компот, голосом проговорил он.
Ларик ответил, что он не механик - у них в поселке и машин-то ни у кого нет.
- Вы что, не видите, здесь написано «Почта»! – влез я, уж больно мне не нравился этот гладкий тип.
Мы с Обезьяной развернулись, чтобы двинуть обратно в дом, где у нее был ее любимый сургучный шоколад, а у меня старомодный телеграммный передатчик, который я очень хотел рассмотреть как следует, и, быть может, даже разобрать.
Но человек в сером костюме засунул руку в окно своей машины, нажал на сигнал и стал противно гудеть, чтобы Ларик не уходил. Обезьяна приянлась лаять, и неизвестно еще, что было громче и хуже, так что я даже зажал уши. Потом человек достал из-за пазухи кошелек и помотал им в воздухе. Но Ларик только хмыкнул.
- Слышал, вы можете починить, что угодно, - заявил этот чертов овощ. – Я обещаю, это останется между нами. Окажите мне услугу.
Говорил он складно и вежливо, но Ларик почему-то изменился в лице. Он своим фирменным жестом поджал губы, и я видел, как он насторожился, словно мелкий, но опасный зверек. А я поклялся свернуть шею толстощекому, потому что это наверняка он, не кто другой, проболтался про то, что Ларик умеет.
- Не понимаю, - сквозь зубы процедил Ларик ледяным тоном.
Жилка на его шее стала пульсировать сильнее и чаще.
- Прекрасно понимаете, - спокойно ответил человек в сером костюме.
«Чтоб ты подавился этой своей гадкой улыбочкой», - подумал я. Так улыбаются, когда достают из реки рыбину, что бьется на крючке. Никогда не любил смотреть, как рыбачат.
- Я застрял. Не могу ехать дальше. Вы понимаете? – он разговаривал с ним, точно с дурачком. - Помогите, пожалуйста. Посмотрите машину!
Ларик по привычке вытер вовсе на этот раз не такие уж грязные руки о комбинезон и поплелся к машине. Человек-овощ с наигранным почтением посторонился. Ларик нырнул под автомобиль, полежал там немного, вылез, потом порылся под капотом, проверил мотор и, ни слова не говоря, ушел в дом. Он вернулся, хмурый и бледный, с самым обыкновенным набором инструментов, который есть у моего отца, да и вообще у всех, кто водит машину. Ларик снова зарылся под капот и повозился там совсем недолго.