— Ты хочешь из-за этого покинуть меня? — в ужасе спросил Скафлок.
— Нет-нет, что ты, милый. — Она припала к нему, слезы душили ее. — Но мой внутренний голос говорит мне…
Он притянул Фреду к себе, страстно поцеловал и целовал до тех пор, пока у нее не закружилась голова и к ней не вернулись смех и радость. В конце концов она приписала эти страхи своей мнительности и решила, что они не достойны жены Скафлока.
И все же в ее любви теперь появилась какая-то жадность, ибо в глубине души она сознавала, что не долго им осталось быть вместе.
XIX
Следующей ночью, за несколько часов до рассвета, они сдержали своих лошадей, которые бешеным галопом несли их от самой пещеры. Скафлок не мог дождаться, пока Эльфийский Утес уснет. На облачном небе мелькал месяц, его тусклый свет, пробиваясь через обледенелые ветви, мерцал на снегу. Пар изо рта подымался в морозном недвижном воздухе точно душа, отлетающая от губ умирающего.
— Вместе нам нельзя подходить ближе к Эльфийскому Утесу. — Шепот Скафлока прозвучал неестественно громко в тишине укрывшей их лесной чащи. — Но сам я доберусь туда в образе волка еще до зари.
— К чему так спешить? — Фреда повисла у него на руке, и он, коснувшись губами ее щек, почувствовал, что они солоны. — Почему, в конце концов, не отправиться днем, когда они уснут?
— Оборотничество невозможно при солнечном свете, — объяснил Скафлок. — Кроме того, за стенами замка нет разницы между днем и ночью: в любое время часть троллей спит, часть бодрствует. В замке я надеюсь найти помощников. Прежде всего я рассчитываю на Лиа.
— Лиа… — Фреда поджала губы. — Мне она не правится, эта сумасбродка. Неужели у нас нет другого пути?
— Ничего другого мне не приходит в голову. Тебе, любовь моя, предстоит самое трудное, ты будешь ждать здесь моего возвращения. — Он взглянул в ее помрачневшее лицо, точно хотел запомнить каждую его черточку. — Прежде всего тебе надлежит до зари сделать навес из шкур, которые мы захватили с собой, чтобы укрыть лошадей от солнца. Запомни также, что я вернусь в человеческом образе, ведь мне придется нести клинок, поэтому я смогу идти и днем, но зато медленней, так что не жди меня раньше будущей ночи. И не будь безрассудной, любовь моя, если здесь появятся тролли или я не вернусь на третий день к вечеру, — уходи. Беги в мир людей и солнечного света!
— Я смогу вытерпеть муку ожидания, — ответила она тихо, — но уйти отсюда, не зная, жив ты или, — она запнулась, — или погиб, — это выше моих сил.
Скафлок спешился, снег заскрипел под его ногами. Он быстро разделся донага. Дрожа от холода, привязал шкуру выдры к поясу, а орлиное оперение — на плечи и поверх них набросил как плащ волчью шкуру.
Фреда тоже спешилась. Они жадно поцеловались.
— Прощай, любимая, — сказал Скафлок, — прощай и жди меня с мечом.
Он отошел, не смея оглянуться на тихо плачущую девушку, и плотней натянул на себя серый мех. Затем опустился на четвереньки и произнес заклинание. В тот же миг он почувствовал, как меняются его чувства и тело. Фреда увидела, как Скафлок начал превращаться, и вот уже перед ней стоял большой серый волк с горящими во мраке зелеными глазами.
Холодный нос быстро ткнулся в ее ладонь, она потрепала волка по жесткому меху и он умчался прочь.
Он бежал по снегу между деревьев и кустов куда быстрей и неутомимей человека. Все в нем теперь изменилось. Мышцы, кости и жилы работали не так, как обычно. Ветер ерошил жесткий мех. Мир, который он теперь видел, представал перед ним темным, плоским, лишенным красок. Зато он слышал самый ничтожный шум, всякий вздох и шепот, великая тишина ночи наполнилась для него звуками, многие из которых были слишком высоки, чтобы их могло расслышать человеческое ухо. Воздух для него был точно живой, его ноздри чуяли бесчисленное множество запахов и следов. И, кроме того, теперь у него были еще новые чувства, которым нет имени в языке людей.
Это был как бы другой мир, мир, который ощущался совсем по-другому. И сам Скафлок, обернувшийся волком, изменился не только внешне, изменились его мысли, его чувства. Теперь он все воспринимал по волчьи, уже, но как бы острее. Обернувшись волком, он перестал понимать многое из того, о чем думал как человек, так же, как вернувшись в людское обличье, мог вспомнить далеко не все, о чем думал и что чувствовал в волчьем.
Вперед и вперед! Ночь и долгие мили пролетали мимо. Лес жил своей потаенной жизнью. Вот он почуял зайца, испуганного зайца, который в ужасе прошмыгнул мимо него, и его волчьи челюсти жадно клацнули. Но человечья душа погнала вперед поджарое тело серого зверя. Заухала сова. Деревья, холмы, скованные льдом реки — все слилось в одно мутное пятно, луна пробивалась сквозь тучи, а он все бежал.