— Больше мне ничего не приходит в голову. Тебе, дорогая, придется ждать здесь, пока я не вернусь. — Он посмотрел па ее печальное лицо, как — бы стараясь запомнить каждую его черту. — Запомни, тебе нужно до рассвета сделать для лошадей навес из шкур, чтобы укрыть их от солнца. Я буду вынужден возвращаться в виде человека, чтобы унести меч. Значит, мне придется идти только днем, при свете я вернусь сюда только к завтрашней ночи. Не рискуй. Если сюда придут тролля, или же я не вернусь к третьему вечеру, уходи. Беги к людям и свету!
— Ждать я смогу, — сказала она ровным голосом, — но уйти отсюда, не узнав жив ты… — она задохнулась — или мертв — это выше моих сил.
Скэфлок соскочил с коня на снег, который скрипнул под его ногами. Он быстро разделся догола, дрожа, он прикрепил шкуру выдры к пояснице, а орлиную положил на плечи и затем обернулся в волчью шкуру.
Фреда тоже слезла с коня. Они поцеловали друг друга.
— Прощай, милая, — сказал он.
Он отвернулся, не в силах больше видеть тихо плачущую девушку. Он встал на четвереньки и произнес нужные слова. Затем он почувствовал, что тело его видоизменяется, изменяются его органы чувств. Фреда смотрела как он на ее глазах будто бы таял и наконец перед ней стоял огромный волк с горящими зелеными глазами. Он ткнулся холодным носом в ее ладонь, и она погладила его жесткую шерсть. Он убежал. Он бежал по снегу мимо деревьев, через кусты, бег его был легок и быстр. Быть волком было странно. Кости, мускулы, жилы — все было другим. Ветер трепал его шерсть. Он видел все тусклым и бесцветным. Но он слышал каждый звук, каждый вздох и шепот, ночная тишина вдруг стала наполненной множеством звуков — многие из которых были слишком тонки для человеческого уха. И он чувствовал носом воздух так, будто тот был живым существом; бесчисленное количество тончайших запахов раздражало его ноздри. И были ощущения, для которых у людей нет слов. Это было все равно что оказаться в новом мире, в мире, который ощущаешь совершенно по-другому. Он и сам изменился, не только телом, но и рассудком.
Он стал думать по-волчьи, мысли его стали как бы уже и острее. Когда он был зверем, он не мог думать обо всем том, что занимало его голову человеком, а когда же он снова превращался в человека, он не мог вспомнить всего, о чем думал и что чувствовал, будучи зверем. Вперед, вперед! Ночь пролетала милями под его лапами. Он почувствовал запах зайца — заяц притаился неподалеку, вытаращив в испуге глаза. Из его волчьей пасти потекли слюни. Но человеческая душа погнала свою огромную серую оболочку вперед. Кричал филин, деревья, холмы, скованные льдом реки пронося мимо и луна устало. Плыла по небу; он продолжал бежать.
Наконец под серебристыми облаками начали вырисовываться башни, вершины которых упирались в небо, покрытое морозными зимними звездами.
Эльфхьюф, Эльфхьюф, любимый и павший, теперь угрожающе чернел перед ним. Он стал подкрадываться к его стенам. Все волчьи чувства были насторожены, нет ли поблизости врагов? Он почувствовал змеиный запах троллей. Он поджал хвост и оскалился. Замок пах троллями — и что хуже всего, страхом, болью и удушающим гневом. Своими волчьими глазами он не мог разглядеть вершины стены, под которой притаился. Он слышал шаги часовых над собой, он чуял их и дрожал от желания перегрызть им горла. Спокойно, спокойно, сказал он сам себе. Они прошли, они прошли мимо него. Пора снова превращаться. Будучи зверем, он должен был заставить себя измениться. Он скорчился, почувствовал, как все в нем двигается и меняется, и в голове у него поплыло. Затем он расправил широкие орлиные крылья и поднялся в небо. Теперь его зрение было нечеловечески острым, и счастье полета, ветра и небесной бесконечности пропитало каждое его перо. Но у сурового орла было достаточно воли, чтобы справиться с этим величественным опьянением. Его глаза не были глазами совы, а на высоте он представлял собой хорошую цель для стрел троллей. Он пролетел над двором, ветер свистел в его перьях. Он сел у ступеней башни, густо поросшей плющом, и скрылся в ее тени.
И снова он превратился, на этот раз в выдру. Теперь его нюх не был таким острым как у волка, хотя все равно он был лучше человеческого, но его зрение и слух стали острее. Его тело приобрело гибкость и настороженность, каждый волосок, кончики усов чувствовали необъяснимым для человека образом; и его быстрота, гибкость, блеск его шкуры доставляли удовольствие глупому, самодовольному и веселому уму выдры. Он лежал тихо и неподвижно. Он услышал крики со стен замка, должно быть кто-то заметил орла и ему лучше здесь не задерживаться. Оп побежал вдоль стены, прячась в тени. Выдра была слишком большой, чтобы быть в безопасности — лучше бы он был лаской или крысой, но она была лучшее, во что он мог превратиться. Хорошо что Фреда принесла эти три волшебные шкуры.
Дверь была приоткрыта и он проскользнул вовнутрь. Он знал каждый угол и поворот лабиринта. Он понюхал воздух, и кончики его усов зашевелились. Сквозь запах троллей пробирался также густой запах сна. Он обрадовался. Он почувствовал, что неподалеку ходят несколько троллей, но встречи с ними он легко сможет избежать. Он пробрался к праздничному столу. Всюду спали тролли и пьяно храпели. Гобелены были порваны, мебель разбита, тысячелетние орнаменты из золота, серебра и драгоценных камней украдены.
«Было бы лучше, — подумал Скэфлок, — если бы замок захватили кобольды. Они по крайней мере воспитаны. А эти грязные свиньи…» Он побежал вверх по ступеням в палаты Имрика. Кем бы ни был новый граф, скорее всего он спит там… и Лиа вместе с ним. Выдра прижалась к стене. Он тихо прорычал, обнажив острые как иглы зубы. Его желтые глаза засверкали. Он почувствовал тролля. Граф поставил часового и… Подобно серому удару молнии на тролля прыгнул волк. Сонный часовой не сразу понял, что его ударило, пока клыки не впились в его горло. Он упал, замахал руками, пытаясь защититься от зверя на его груди, и умер. Скэфлок припал к земле. Кровь капала с его зубов. У нее был горьковатый привкус.
Они могли услышать шум… нет, ни звука тревоги, никто не проснулся… к тому же замок был слишком большим… Ему придется оставить тело, а его могут найти, пока он будет искать меч. Да, конечно же, на него наткнутся… нет, подожди… Скэфлок превратился в человека и перерезал горло тролля его же мечом, чтобы не было видно следов зубов. Они могут подумать, что часового убили в какой-нибудь пьяной ссоре. Лучше бы они так и подумали.
Так он мрачно рассуждал, вытирая с губ и сплевывая кровь, И снова выдра бежит вперед. Дверь в комнаты Имрика была закрыта, но он знал секретный свист, который открывал замок. Он тихо просвистел его, толкнул носом дверь, и вошел. На кровати Имрика спали двое. Если граф проснется, это будет концом поисков Скэфлока. Он тихо пробрался к кровати, каждый шорох казался невыносимо громким. Перед кроватью он встал на задние лапы. Среди серебряно — золотых волос на подушке лежала голова Лиа. Рядом с ней голова человека, выражение лица которого мрачно даже во сне, но каждая черта его лица напоминает ему его собственную. Значит, новым графом стал элодей Вальгард. Скэфлок еле удерживался, чтобы не впиться волчьими зубами в это горло, не выклевать орлиным клювом эти глаза, не сунуть нос выдры в его распоротый живот. Но это животные желания. Осуществить их — значит устроить шум, а это будет стоить ему меча. Он дотронулся носом до гладкой щеки Лиа. Ее длинные ресницы поднялись, она широко раскрыла глаза, она его узнала. Она очень медленно села. Вальгард пошевелился, застонав во сне. Она застыла. Берсеркер бормотал. Скэфлок услышал обрывки его речи: — подменыш… топор… О Мать!
Лиа опустила одну ногу на пол. Затем, опираясь на нее тихо встала. Подобно тени скользнула она через комнату, затем через вторую и третью. Скэфлок бежал за ней. Она бесшумно закрывала за собой двери.
— Теперь мы можем поговорить, — прошептала она. Он предстал пред ней в человеческом обличье, и она упала в его объятия плача и смеясь одновременно. Она поцеловала его, и он на мгновение забыл о Фреде, осознав, какая женщина была в его объятиях. Она увидела это и потянула его к постели.