— Сын мой, — мягко и ласково сказал эмир, — ты очень устал. Ты отдохни немного, потом сходи в Мекку, припади к священной каабе, соверши паломничество, а, сын мой? Куда денется суета этого бренного мира, она от тебя не убежит. А после твоего возвращения поговорим еще раз, сын мой…
Хитрые нукеры исподтишка переглядывались — они разгадали ход мыслей эмира. Ханы, эмиры, ханзада, когда счастье изменяло им и они вынуждены были бежать в чужие пределы, обычно отвращали свои помыслы от мирских дел и устремлялись душой к богу. Предпринимали паломничество в Мекку. И эмир давал таким образом понять, что отказывает в помощи. Абдылла-бек тоже это понял и побледнел; первым его порывом было встать и уйти, он взглянул на изукрашенную двойную дверь, но остался сидеть на месте.
Эмир не мог поступить иначе. Покорив весь Индостан, Англия мало-помалу продвигалась на север, подбиралась и к Афганистану; она переманивала на свою сторону беков пограничных городов, натравливала их на эмира. В Афганистане работала картографическая экспедиция Русского географического общества. Чтобы успешнее обезопасить себя от английских притязаний, эмир предоставил русским ориенталистам свободный доступ во внутренние районы страны, заключил соглашение с Россией, вынужден был на нее опираться.
— Тебе следует это сделать, сын мой, — сказал эмир, который знал положение Абдылла-бека, но не хотел быть с ним слишком откровенным.
Гул восхищения мудрым советом эмира пронесся по залу, и под этот гул Абдылла-бек еле заставил себя произнести слова благодарности:
— Повелитель… вы дали благородный совет…
Абдылла-бек встал. Прием был окончен. В заключение эмир вернул беку его подарок — саврасого аргамака.
— Как могу я, приняв такой подарок, подсечь крылья вольному соколу? Тебе конь необходим, сын мой…
Абдылла-бек не огорчился и не обрадовался, попрощался вежливо и уехал.
Не стало последней надежды. Рушился лелеемый им замысел собрать большое войско из близких по крови племен Кашгара и Афганистана и с этим войском нагрянуть в Фергану. Он вернулся в поставленную на берегу реки временную юрту и пробыл в ней неделю. Сидел ссутулившись и думал, думал… На восьмой день он с тяжелым вздохом поднялся, выбрал двух спутников, сменил одежду бека на облачение паломника и двинулся в далекую Аравию.
Джигиты, возглавляемые Акбалбаном и Батырбеком, братом Абдыллы, три дня провожали бека. И все эти три дня Абдылла-бек молчал. Лицо его день ото дня худело и желтело, он ехал и неподвижным взглядом смотрел прямо вперед.
На развилке дорог устроили привал под одиноким деревом возле родника. Зарезали лошадь. Джигиты ели мясо, Абдылла в рот ничего не брал. Но вот он, словно пробудившись после тяжелого сна, позвал:
— Акбалбан, где же ты?
И когда Акбалбан приблизился, сказал:
— Я разлучен со своей родной землей, что могу я найти в чужой Мекке?
Джигиты обрадовались:
— Вернемся?
Абдылла покачал головой:
— Вы вернетесь…
Джигиты замолчали, и только Акбалбан решился спросить:
— А вы, бек? Вернемся все вместе…
— А я умру, — спокойно отвечал Абдылла-бек, медленным взглядом обводя джигитов.
Кто-то начал было уговаривать его бросить мрачные мысли, но Абдылла покачал головой и опустил ее на крепко сжатые кулаки.
— Нет, для меня лучше умереть… Я не могу вернуться и увидеть, что власть моя в чужих руках, что честь моя попрана… нет! Не могу…
Батырбек зарыдал, Абдылла сказал ему мягко:
— Не плачь, я ведь только исполняю предназначенное мне с колыбели.
Акбалбан решил, что Абдылла болен, и отправился в ближайшую деревню за лекарем-табибом. Вскоре он вернулся вместе со стариком индусом, одетым с предельной простотой: кусок белой ткани обернут вокруг бедер, другим куском такой же ткани повязана голова.
Абдылла-бек лежал ничком — не то задумался глубоко, не то впал в полубессознательное состояние. Возле него — Батырбек. Когда лекаря подвели к Абдылле, он поднял голову. Индус поклонился, прижав ко лбу сложенные вместе ладони.
— Салам тебе, бекзада, — сказал он.
— Это лекарь, — тихонько объяснил Абдылле Акбалбан. — Пускай посмотрит…
Абдылла-бек неожиданно рассмеялся.
— Лекарь? Что ж, пускай он угадает мою болезнь! — он протянул табибу руку. — Ну что, индийский лекарь, будешь щупать мне пульс?
Индус взял руку Абдыллы в свою, но пульс искать не стал, а посмотрел беку в лицо и бережно погладил его руку.
— Тоска — вот болезнь бека, — сказал он и, улыбнувшись, показал ослепительно белые зубы. — Пускай бек отбросит печальные мысли…