Возле купы ореховых деревьев Абиль остановился:
— Пожалуйте, дорогие гости, почтенные гости… Дорога тяжелая, вы устали от долгой езды. Спешивайтесь, отдохните здесь, место неплохое…
Он обеими руками указывал на бархатный ковер травы, на густую тень.
Полковник Машин сошел с седла. Абиль поспел раньше адъютанта принять у него коня.
— Однако он что-то шибко обходителен, — покачал головой полковник. Впрочем, вид у него был явно довольный.
Абиль заметил это и тоже был доволен, прежде всего собой. Видно, и полковник — человек, как все простые смертные. А какой раб божий не любит почёта и уважения?
Джигиты разостлали длиннейший достархан, приволокли огромные, в рост вставшего на задние лапы медведя, чаначи с холодным, как лед, кумысом, подали вареное мясо. Все три сотни казаков между тем расположились по берегу реки в тени.
Полковник Машин, убедившись наконец, что никакая неприятность ему не угрожает, умылся и подошел к достархану. Но здесь его снова одолели сомнения, и он не решался сесть, несмотря на усиленные поклоны Абиля. Бий догадался, чего опасается русский, и бросился к достархану. Пробовал все кушанья, наливал понемногу из каждого чанача к себе в пиалу и пил.
Русские смеялись и не опасались больше. Полковник, усевшись на почетном месте, рядом усадил толмача и сотника. Их троих обслуживал сам Абиль.
Полковник похлопал его по плечу.
— Как, вы сказали, вас зовут?
Абиль, когда толмач перевел ему эти слова, прежде чем ответить, спросил:
— Вы, должно быть, из наших, а? Обличье вроде бы русское, а говорите похоже на казахов. Вы не ногаец ли?
— Ты свое имя назови! — нахмурил брови толмач. — Какое тебе дело до меня? Ты за себя отвечай.
Абиль сразу присмирел:
— Моё имя Абиль… Абиль-бий, — сказал он, глядя на полковника.
Засиделись заполдень. Разговаривали миролюбиво. Полковник приказал достать водку из своих запасов, разлил по стопкам.
— Ну-с, уважаемый бий, — предложил он, испытующим оком взирая на Абиля, — теперь вы с нами выпейте.
Толмач, улыбнувшись, перевел. Абиль поглядел на прозрачную, как слеза, жидкость, потом перевел глаза на переводчика.
— Вы это называете араком, — сказал тот.
Абиль внутренне воззвал к богу: "Аллах, что я скажу ему?" Встал и, заикаясь, произнес:
— Ваше высокоблагородие, наш бог не велит нам пить арак. Простите, ваше высокоблагородие…
Полковник Машин, весело блестя светло-голубыми глазами, сказал:
— А наш бог не велел нам сидеть вместе с вами, но ведь мы сидим, верно?
Абиль, выслушав перевод этих слов, взял в руки пиалу. "Аллах, ты один можешь простить меня за этот грех!" — и он выпил водку, а пиалу отбросил в сторону. Сотники захохотали, а полковник улыбнулся:
— Вот это другое дело!
Солдаты с наслаждением пили кумыс, пили и похваливали: "Хорош, очень хорош!" Абиль удивлялся этому и решился потихоньку спросить переводчика:
— Мусульманин, разве они знают кумыс?
— Они не едят конину и кобылье молоко не пьют, вообще-то. А эти просто привыкли. Прошли всю казахскую степь, вот и привыкли, — уже более дружелюбно отвечал переводчик, покрасневший от выпитой водки. — Человек ко всему привыкает, ко всему его приучить можно.
Солдаты пытались разговаривать с киргизскими джигитами и кое-как понимали друг друга. Смеялись. Абиль все это видел, все подмечал. Его благородие и сам немного опьянел от водки и стал разговорчив; он словно позабыл и о своем чине, и о том, что он здесь представитель русских, обращался со всеми, как с ровней, и не особенно старался вникать в то, что слышал. "Смотри, пожалуйста, угощение принимает, разговаривает попросту, душа нараспашку… Видно, народ-то они незлой, общительный", — думал, глядя на полковника, Абиль-бий.
…По направлению к Кель-Мазару потянулась в отдалении цепочка людей. Полковник заметил их и принялся всматриваться, то же сделал и толмач, наставив ладонь козырьком над глазами.
У Абиля дрогнуло сердце. Он вспомнил вдруг о том, что сидит здесь не по праву, что он украл совет у Алмамбета и жизнь у Бекназара. Опустив голову, он объяснил:
— Люди эти… они на кладбище идут, несут покойника. Не знаю, надо ли приписать это одному только приближению вашего высокоблагородия, но тут жил один непримиримый ваш враг. Вечером накануне вашего прибытия умер он. Ни с того ни с сего начало его рвать кровью. Его и хоронят. Вы не опасайтесь.
Полковник как будто успокоился и, поднеся к глазам бинокль, долго рассматривал процессию.
Впереди несли носилки с телом покойного. Несли четверо, поставив на плечи. Следом вели коня, к луке седла которого подвешен был обоюдоострый обнаженный меч. Несущие гроб сменялись, потому что многие хотели отдать последний долг батыру.