— Откуда вы меня знаете? — изумилась женщина. — И почему Долли? Я Даша!
— Долли — это Даша по нашему… Но суть не в этом, видишь мой сад и его плоды?
— Да.
— Каждый из них — один из тех, кто любил меня когда‑то, неправильно любил…
И Дарья вдруг всмотревшись в висящие на деревьях гнилые плоды увидела с ужасом, что они не просто похожи на страшные человеческие лица…
— А при чем здесь я? — с ужасом спросила она.
— У меня не хватает одного яблока для моей коллекции — твоего мужа Петра. А он так нужен именно на этой ветке!
И Элизабет рассмеялась, отчего Дарье стало еще страшнее. Она захотела убежать, но куда? Страх все нарастал, и вдруг… женщина проснулась в постели у себя дома. Петра рядом не было, они не жили вместе уже месяц, Даша сказала ему, что нашла другого, богатого и красивого, который будет настоящим отцом их ребенку. Хотя никого она, конечно, не нашла, и очень по мужу скучала. После сна ей стало совсем не по себе.
Наталья вдруг среди ночи открыла глаза и увидела, что на шкафу рядом с кроватью сидит ее недавно повесившийся брат. На удивление женщина не испугалась:
— Почему ты здесь, Саша? — спросила она.
От Александра шел сильный жар, казалось, что температура в комнате поднялась до сорока градусов, и начинала еще повышаться.
— Меня отпустили ненадолго, — хрипло сказал он.
— Почему ты такой горячий?
— Там, где я сейчас работаю, температура 200 градусов.
— А что ты делаешь?
— Песок перекладываю с места на место в пустыне…
— Почему ты пришел?
— Мне сказали, что я могу придти к тебе, что если ты за меня попросишь, мне будет легче…
— Кого попросить, Саша? — спросила Наталья… и открыла глаза.
В комнате никого кроме нее не было. Температура была самой обычной — чуть выше 20 градусов.
… Семен сидел за большим столом в отцовском доме и со смесью удивления и отвращения смотрел на стоящего напротив него отца. Тот разлагался, части тела у него отвалились, в видневшихся в теле ямах копошились белые черви.
— Ты же умер, папа, уже почти две недели назад, что ты здесь делаешь? — спросил Семен, стараясь не выдать того, как ему неприятно.
— У меня нет сил пока оставить этот мир, это тело, — проклокотал его отец.
— Но это надо сделать. Оставь это тело, там, куда ты идешь, оно не нужно!
— Жалко. И страшно…
— Но нужно!
Умерший посмотрел на него с сожалением, что и любимый сын его не понимает, и исчез.
А Семен Иванович вдруг открыл глаза. Он был не в отцовском, а в своем доме, рядом спала жена. Никаких запахов распада и тления, которые показались ему невыносимыми, в комнате не было.
Тот, кого нельзя называть
…Боруху Никаноровичу все больше не нравилось, что многие из тех, кто перед ним раболепствуют, за глаза его называют аббревиатурой подразделения, которое он возглавлял — Главного Отдела по Вопросам Науки и Образования, (они‑то не знали, что после того, как стали ему служить, оказались для хозяина открытой книгой), поэтому он сделал нескольким из них внушение. Но лучше Свинчутке от этого не стало: теперь о нем говорили «Тот, кого нельзя называть», а некоторые и того хуже — «Волан де Морт недоделанный»…
«Странно, почему меня это трогает? — думал порой супергерой. — Ведь я же вроде бы уже совсем не человек?» Однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что новое «погоняло» не так уж плохо, а герой книжек Джоан Роулинг вообще прикольный. Поэтому профессор Свинчутка в итоге новое свое прозвище одобрил, только слово «недоделанный» запретил употреблять.
Он приобретал все больший вес в мире. Попробовал даже реформировать Российскую Академию Наук, но реформа пошла не совсем так, как ему хотелось. Свинчутка влезал в гущу мировых политических событий; его рука чувствовалась и в Египте, и в Ливии, и в Сирии, а уж в США он и до того, как стал супергероем, много всякого разного делал.
Борух Никанорович решил подчинить себе ранее разобщенные силы гоблинов, лепреконов, ведьм и троллей, которых немало болталось по миру под видом людей. Около сотни из них профессор стянул в областной центр, в котором имел штаб — квартиру, и, благодаря своему влиянию на губернатора, для каждого нашел хорошую должность на государственной, муниципальной или партийной работе. Особенной находкой он считал Элизабет.
— Так твой бывший учитель называл тебя девушкой — фейри? — спросил у нее Свинчутка.
— Да, сэр. Но это он смеялся над Григорием…
— Над ним смеяться‑таки пока рано! — возразил Борух Никанорович. — Он может все нам испортить, причем именно он! Вам‑то, Лиза, он подпортил‑таки вашу юную внешность!