Я много раз бывала в этом доме с тех пор, как вернулся Брэм. Но сейчас, когда мои нервы были на пределе, а чувства обострены, я признала, что дом выглядел совсем не так, как можно было ожидать от проживавших в нем двух бывших зэков-холостяков. Мой отец не был неряхой, но с его сломанной ногой все шло наперекосяк.
Здесь все было сделано Брэмом. Его руками.
Сгорая от любопытства, я подошла к подвальной двери, которая не меньше года еле висела на петлях. Я приоткрыла ее – теперь она работала нормально. Брэм все починил и, предотвратив несчастный случай, временно заменил гнилую ступеньку куском дерева, пока подбирал доску нужного размера.
Я задумалась. Он каждый день делал такие вот незначительные вещи. Ничего эффектного. Никаких грандиозных проектов, за которые можно было бы получить похвалу. Только небольшие повседневные дела, добавлявшие ухоженности дому и облегчавшие жизнь моему отцу – человеку, который заботился о его будущем.
Брэм, что же ты натворил?! Где ты?!
Я зашла в гостиную, и мой взгляд упал на кофейный столик. Что это там?
С колотящимся сердцем я подошла ближе и уставилась на толстую пачку банкнот, скрепленных резинкой. Верхней купюрой была сотня. Рядом с деньгами лежал сотовый телефон. Мобильник Брэма.
Я взяла его и нажала на значок уведомления.
Мои непринятые звонки, и одно новое сообщение.
С: «Я люблю тебя. Приезжай домой».
Я отправила его… слишком поздно.
Брэм не увидел его. Потому что уже ушел…
Глава 17
Саммер
Следующие четыре месяца прошли как в тумане.
Летняя жара в Мичигане сменилась золотой осенью. Ярко-голубое небо было безоблачным, а листья, окрасившись в золото и багрянец, кружась, падали на землю. Отдыхающие на озерах покинули свои коттеджи и разъехались по городским квартирам. По утрам и после наступления темноты стало ощутимо прохладнее.
Я ничего не замечала вокруг. Каждый новый день по привычке вставала, бездумно шла в магазин, что-то там делала и снова возвращалась домой. Без Брэма моя жизнь остановилась.
К счастью, у папы не обнаружили сотрясения мозга, и на следующий день его выписали из больницы. Я привезла его домой – раздраженного и непрестанно жалующегося – с пузырьком обезболивающих в кармане.
Несколько недель папа пребывал в ужасном настроении, и я не винила его. Он чувствовал себя беспомощным от боли, горевал о Брэме и разрывался на части от беспокойства за него. Это если не брать во внимание больную ногу и кучу синяков.
Я чувствовала себя не лучше.
Полицейские приходили к нам еще трижды и убеждали, что не собирались арестовывать Брэма, а искали его для общего допроса. Вопросы были одни и те же: слышали ли мы о нем; знаем ли мы, куда он уехал; были ли у папы какие-нибудь мысли, куда и почему скрылся Брэм. Словно папа, как бывший заключенный, обладал какой-то особой экстрасенсорной силой.
Они снова и снова спрашивали: не кажется ли нам странным, что Брэм вот так просто сбежал, бросив работу и дом. Были ли мы уверены, что ничего о нем не слышали? Просили хорошенько подумать. Но мы оставались непреклонны.
Несколько недель подряд я ежедневно читала местную газету. Открывала ее каждое утро, находясь на грани нервного срыва. Я с ужасом ожидала заголовков «сын мэра подвергся нападению местного жулика» или «полиция объявила розыск». И каждый раз с облегчением вздыхала, не найдя ничего подобного.
Эван Таннер больше не приходил в мастерскую, а папа ничего о нем не слышал. Не было никаких сомнений, что шантаж закончился именно благодаря тому, что Брэм сделал и сказал ему той ночью.
Сначала я злилась на папу за его пассивность и подчинение этому подонку, и мы долго спорили, изо всех сил пытаясь доказать каждый свою правоту. Но, в конце концов, он все же смог объяснить свои причины, а я приняла его точку зрения.
– Понимаешь, в этом деле было только мое слово против его, – сказал папа. – Не было абсолютно никаких записей. Таннер бы заявил, что он никогда не вымогал у меня деньги и никогда не угрожал тебе. И кому бы все поверили? Вот так все и работает, Саммер. Ублюдок знал это с самого начала.
Отец был прав. Но если он не мог сообщить полиции о Таннере, то стало очевидным, что сын мэра не захотел или не смог выдвинуть обвинение против Брэма. Таннер, вероятно, был замешан в делах, в которые не собирался посвящать копов, поэтому держал все в секрете. А более точной информации у нас не было. И единственный человек, которого я хотела бы расспросить обо всем, исчез.
Я не винила Брэма. Он залег на дно. И вынужден был держаться в стороне до тех пор, пока все не затихнет. Я бы предпочла, чтобы Брэм был далеко и на свободе, чем снова в тюрьме. По крайней мере, я знала, что он в безопасности.
Но я так тосковала по нему.
Мое сердце плакало по нему, а тело скучало.
Днем я еще кое-как держала себя в руках, но ночи становились нестерпимыми. Я лежала в постели, свернувшись калачиком, и умирала от желания ощутить Брэма в себе. Я жаждала его горячих сильных объятий, страстных поцелуев. Мне так хотелось вновь увидеть искорки юмора в его темных завораживающих глазах, почувствовать его ловкие пальцы, изучающие каждый кусочек моего тела, ощутить вулканический жар члена.
Я хотела услышать его хриплый голос и грязные словечки, когда он заставлял мое тело трепетать и переживать то, что оно никогда не испытывало прежде. Я хотела ощутить пульсацию его мышц под своими ладонями и пряный вкус на своих губах. Я пыталась прикасаться к себе, думая о нем, но это почти не помогало. Не было никаких сомнений – мое тело признавало свою зависимость от Брэма и требовало дозы.
В преддверии праздников дела в моем магазине шли лучше, чем когда-либо. И теперь у меня появилась возможность в течение всего дня с легкостью занять свои руки и отвлечь мысли. Но я решила не останавливаться на достигнутом.
Я записалась в колледж на курсы по дизайну интерьера. Они должны были начаться в январе, и я чувствовала нервное волнение, когда думала об учебе.
Что, черт возьми, заставило меня поверить, что я смогу стать дизайнером интерьера? Я была всего лишь обычной недоучкой, которая разбиралась в красивой мебели и освоила некоторые навыки отделки. В плохие дни я так нервничала, что меня даже тошнило. Но были так же и дни, когда я смотрела в окно своего маленького магазинчика, наблюдая за проносящимся мимо миром, и знала, что справлюсь. Я просто была уверена.
В начале декабря я приехала в гости к отцу. Мы сидели с ним на диване и смотрели телевизор после обеда из спагетти с фрикадельками. Отец излечился от побоев, которые ему нанес Эван Таннер, но для копов дело так и осталось нераскрытым.
Папа, наконец-то, освободился от гипса и от костылей, хотя его нога еще не совсем окрепла. В своем офисе за стеклянной ширмой он ежедневно выполнял серию упражнений, назначенную ему физиотерапевтом, игнорируя подколки и насмешки своих работников.
Мы с папой расположились на диване, а по телевизору показывали какой-то дурацкий комедийный сериал. Папа потягивал чай из кружки, а я сидела рядом, прижавшись к его плечу. Мы уже давно перестали спорить из-за всяких глупостей и сблизились с ним еще больше, чем прежде.
– А что, если он никогда не вернется? – тихо спросила я.
Все эти месяцы мы ни разу не говорили о Брэме. Казалось, мы вообще забыли о нем. Но папа точно понял, о ком я говорила.
– Он просто осторожничает, – вздохнул отец. – Он не может рисковать ни собой, ни нами. Я знаю, что на его месте поступил бы точно также.
– Но ведь он там совсем один, – сказала я, не скрывая своей печали. – Кто ему поможет? А если он попал в аварию или заболел пневмонией? А если он без работы, без денег, без жилья?
От моих слов папа слегка напрягся, вздохнул, но сказал только:
– Уверен, с ним все в порядке.
– Не думаю, – возразила я. – В порядке он будет лишь здесь, с нами. Я найду его.