Когда она подвела его к открытой стиральной машине, он, наконец, посмотрел на меня. Его взгляд мягко прожигал мою душу насквозь. Его улыбка заставляла играть чувствительные струны моего сердца. Было что-то сумасшедшее в том, как мозг перебирает образы, отчего нам сложно восстановить в памяти мелкие детали внешности и поведения человека, а еще сложнее отследить влияние этих мелочей на наши поступки, из каких мы собственно все и состоим. Ох, черт возьми, я была так увлечена своими воспоминаниями о Шейне, что думала о нем, даже когда работала на улице. Но все мои воспоминания оказались ложными. В корне неверными. Я позабыла о тоненьких морщинках у его глаз, которые становились особенно заметными, когда он улыбался, или о том, как поднимался и опускался его кадык, когда он сглатывал. Я не могла вспомнить, каким образом сгибаются кисти его рук, когда он опускает руки вдоль джинсов, когда нервничает. Мое воображение никогда не рисовало мне, как он подходит ко мне уверенной походкой. У меня в памяти никогда не возникал свежий цитрусовый аромат его одеколона.
– Привет, – проговорил он, стоя передо мной, засунув руки в карманы.
Один Господь знает, как сильно мне хотелось, чтобы он наклонился и поцеловал меня в щеку. Мне так не хватало небольших знаков внимания от него, пусть даже порожденных простой галантностью.
– Привет, – откликнулась я, скручивая верхушку своей сумки.
– Давай я помогу донести, – он наклонился, схватил мой мешок с бельем, взвалил себе на плечо и понес, – рядом с моим кабинетом освободилось несколько машин.
– О, хорошо, – я проследовала за ним к стиральным машинам. Девушка, с которой стоял Шейн, пока я не появилась в прачечной, бросила в мою сторону недовольный взгляд. Я улыбнулась ей в ответ, радуясь тому, что Шейн не был в ней заинтересован.
– Рад, что ты пришла, – бросил он через плечо, потому что все еще был занят, убирая висевшие на стиральных машинах таблички «машина на ремонте».
Я смотрела, как напрягались мускулы на его плечах и как от движения руками, где-то на уровне задницы подпрыгивал край его рубашки. От вида его обнаженных слегка блестящих рук мой язык непроизвольно высунулся наружу. Я облизала губы. Я бы многое отдала за то, чтобы просто провести рукой по его коже.
– В твоем сообщении было столько отчаянья, – резко сказала я, надеясь, что после этого я буду злиться на него меньше.
– Отчаянье? Ты на самом деле сказала, что мое сообщение полно отчаяния? – сострил он, бросая мой мешок на тележку на колесиках, прежде чем убрать таблички «машина на ремонте» с двух стиральных машин.
– Да ладно? Ты вешаешь на рабочие машины таблички, на которых написано, что они сломаны?
– Все ради тебя, – он бросил в мою сторону мимолетную улыбку.
Развязав завязки мешка, я начала вынимать из него одежду, тут же сортируя ее. Это была моя повседневная, не рабочая одежда. Затем я засунула ее внутрь барабанов стиральных машин.
– Если не отчаявшимся, то каким бы ты назвал свое сообщение? – Я знала, что мои слова звучат грубо. То, что я произнесла, можно было бы рассматривать, как попытку задеть его больнее.
– Это сообщение было наполнено раскаянием, сожалением и даже печалью. Я скучал по тебе, Роуз. Я люблю... – он резко замолчал, и, оперевшись спиной на сушилку, стоявшую прямо напротив меня, добавил: – Я люблю заниматься с тобой стиркой. – Он провел рукой по своим волосам.
– Мне кажется, в том, чтобы быть жалким, тоже есть свои преимущества.
– Если то, о чем ты говоришь – значит быть здесь, рядом с тобой, я готов быть жалким в любой день недели, – сказал он, положив ногу на ногу. – Но давай не будем забывать, ты пришла сюда повидаться со мной, – добавил он, прежде чем засунуть руки в передние карманы джинсов.
– Я пришла потому, что у меня не осталось чистых вещей.
– Правда? А почему из всех прачечных, расположенных как рядом с твоим домом, так и вообще разбросанных по району, ты приехала именно сюда?
– Там отвратительно, и кроме того, я привыкла... ездить сюда. Я подсела на эти проклятые леденцы «Блоу Попс». Я на самом деле скучаю по их разным вкусам.
Я замолчала, так как мне нужно было налить мыло для стирки в стиральную машину.
– Ну да, конечно, все скучают по ним. Я перестал выдавать их клиентам прачечной. Я решил, что здесь не должно быть ни одного леденца «Блоу Попс», раз ты перестала сюда ходить.
– Так ты угощал ими только ради меня? – улыбка заиграла у меня на лице.
– Ну, мне нужно было как-то удивить тебя, а мои дешевые леденцы тебя не очень впечатлили, поэтому, поразмыслив, я пришел к выводу, что не может быть ничего лучше, чем сладкая карамель на палочке, да еще и с жевательной резинкой внутри. Ради всего святого, подумал я, да под это описание идеально вписывается леденец «Блоу Поп», два продукта в одном! – рассказал он мне, а затем достал горстку четвертаков из кармана, опустил их в монетоприемник и запустил машину.
― Эй, я пока в состоянии сама заплатить за стирку белья.
– Я в курсе, и раз ты такая самостоятельная, можешь сама выбрать, какую температуру установить на машине, – подколол он меня, сделав знак, что вода уже начала наполнять барабан машины. Нажав пару кнопок, я установила режим «сверхделикатная стирка» и развернулась лицом к Шейну.
– Ну, раз я здесь, как насчет того, чтобы вернуть сюда леденцы «Блоу Попс»?
– Зависит ли твое решение ходить сюда и дальше от того, каким будет мой ответ?
– Определено зависит, – буркнула под нос я, заряжая следующую партию белья в стиральную машину.
– От чего же? – спросил он, открывая дверцу соседней машины.
– От запаха, – ответила я и загрузила белье в барабан машины.
– Запаха? – переспросил он, явно сбитый с толку, после чего закрыл дверцу стиральной машины.
― Запах сосательных леденцов! ЛЕДЕНЦОВ! Ну, знаешь ли, для человека, который мнит себя очень сообразительным... просто скажи, что у тебя припрятано несколько леденцов в нижнем ящике письменного стола.
– Конечно, у меня всегда припрятана парочка на крайний случай. Ты любишь вишневые, так ведь? – его глаза заблестели, вполне соответствуя той блестящей шутке, которую он мне тут выдал.
– Очень смешно, – поддела его я, прежде чем он резко развернулся на сто восемьдесят градусов. – Куда ты идешь?
– Ты пообещала, что проведешь со мной время, если я принесу тебе леденцов, СОСАТЕЛЬНЫХ ЛЕДЕНЦОВ, если быть точным. Поэтому я сейчас иду за ними.
Я торопливо улыбнулась ему, прежде чем повернуться к стиральной машине и вновь приступить к довольно однообразному занятию – мне нужно было закинуть стопку четвертаков в прорезь монетоприемника. После того, как обе стиральные машины загудели, мне нечем стало занять себя, и я решила сходить в уборную. После этого можно было бы удостовериться, не требуется ли Шейну помощь в поиске коробки с леденцами. Конечно, я могла бы обидеться на него за то, что он не звонил и не писал мне все это время. Но, положив руку на сердце, я должна была признать, что его присутствие в моей жизни делало ее более нормальной. Пусть даже это чувство нормальности было на все сто процентов ложным. Спокойствие возвращалось ко мне, когда он был рядом. Я забывала, что моя жизнь превратилась в хаотичную и запутанную мешанину из полнейших неудач, которые происходят неожиданно одна за другой. С ним я забывала, что мое сердце все покрыто шрамами.