‒ Перестань. Не говори все это.
Он вплотную приблизился ко мне.
Я попятилась прочь.
‒ Ну, это правда, Шейн. Я облажалась, у меня полно «грязного белья», незачем в нем копаться.
‒ Но все равно, мы, нахрен, связаны. Я знаю, что нам есть, над чем работать, у меня есть над чем работать. И я не говорю, что будет легко, но я приложу все усилия и попробую. Я видел твое грязное белье; и поверь, нет ничего такого, с чем я бы не смог справиться. Кроме того, я ведь владелец прачечной, ты что, забыла?
‒ Это не шутки, Шейн. Ты не можешь любить кого-то вроде меня. Ту, которую ты не сможешь привести домой, чтобы познакомить с родителями. Я не Марти.
‒ Мои родители полюбят любую девушку, какую я бы ни привел с ними знакомиться.
‒ Тогда, вероятно, они уже успели полюбить ее.
‒ Хватит, Роуз! Мне нужна не Марти. А ты. Может я и сумасшедший, что хочу быть с тобой.
Он подходил все ближе. Я отпрянула, прижимаясь спиной к стене.
‒ Ты сам-то себя слышишь? Я не из тех девушек, с которыми строят отношения, Шейн.
‒ Мне все равно, ты нужна мне, Роуз. Только ты.
‒ Нет. Я тебе не пара.
‒ Как ты можешь говорить такое, если каждый раз, когда оказываешься рядом, я неожиданно для себя самого чувствую, что живой? Что мне сделать, чтобы ты поверила, что мне хорошо только, когда ты рядом со мной?
‒ Но я слышала твой разговор с Кристал в офисе. Ты тогда сказал ей, что не хочешь заниматься сексом с такой, как она... а, значит, и как я. Со шлюхой!
‒ Роуз, ты права, я не хочу трахать Кристал. Я не хочу трахать Марти. Я хочу быть с тобой. Почему ты не можешь просто принять это? Почему ты не видишь того, что ты со мной делаешь? Чего ты, черт возьми, боишься? ‒ говоря это, он взял мое лицо в ладони и прижал своим телом к больничной стене. Он точно отразил те два чувства, которые связывали меня по рукам и ногам: боль и страх.
Мое тело откликнулось на его прикосновения, Боже, я хотела, чтобы он забрал меня отсюда. Мне хотелось, чтобы он вонзился в меня как можно глубже, забирая боль, которая разрывала мое тело.
Он коснулся своим ртом моих губ, бережно пробуя на вкус, они были соленые от пролитых слез. Его язык прошелся по их контуру. Я хотела приоткрыть рот, коснуться своим языком его, хотела слиться в поцелуе, сделать то единственное, что я так хорошо делала, но не могла. Я оттолкнула его; мои щеки стали такими же холодными, как и губы. Шейн оперся руками о здание позади меня, его руки были на уровне моих плеч, и он вновь наклонился ко мне. Я пыталась оттолкнуть его руками, упираясь в грудь, чтобы помешать поцеловать меня.
‒ Я не могу это сделать, я не выдержу, если мое сердце разлетится на кусочки еще хоть раз. Такие девушки, как я, не заслуживают того, чтобы их полюбил такой парень, как ты. Этого просто нет в моем ДНК. Пожалуйста, не усугубляй все еще сильнее, просто забудь обо мне. Так будет лучше для тебя.
Я нырнула ему под руку, быстро убегая прочь. Лишь один раз я оглянулась, чтобы убедиться, что он не следовал за мной. Он просто смотрел, как я уходила прочь.
Он не собирался идти следом, а у меня совсем не было желания усугублять данную ситуацию еще сильнее. Мне просто нужно было пойти домой и скорбеть о потере своей лучшей подруги.
ГЛАВА 19
Я толкнула дверь своей квартиры. В этот раз мне пришлось приложить чуть больше усилий, чтобы открыть ее, на паркете осталось еще больше царапин. Казалось, цвета в квартире изменились. Солнце прожигало рифленое стекло насквозь, наполняя пространство какой-то новой энергетикой. Внезапно, все в квартире оказалось пропитано присутствием Сибил. Начиная от узоров, которые она вывела вакуумным пылесосом на ворсе плюшевого ковра в центре комнаты, заканчивая подушками на диване, которые она расставила под таким углом, чтобы создавалась иллюзия ожидания прихода гостей. Я помню, как во время своего реабилитационного периода Сибил говорила мне, что на лечение очень благотворно действует возможность контролировать те события, которые подвластны контролю, а события, на которые она повлиять не может, нужно просто научиться отпускать. Назовите это ОКР (уточн. перев. Обсессивно-компульсивное расстройство) или заменой одной зависимости на другую, но она находила утешение в организации пространства квартиры и в наведении в ней порядка.
Я прижала пальцы к салатово-зеленой подушке, которую она положила на свою сторону дивана. Вышивка, проходящая по шелковой лицевой стороне подушки, чувствовалась под пальцами. По какой-то причине она казалась мне теперь более выпуклой, чем прежде. Каждый стежок напоминал о дне жизни Сибил без наркотиков, или просто мне хотелось так считать. Я прижала подушку к груди. Парфюм Сибил просочился сначала в мои носовые пазухи, затем спустился вниз к горлу. Это был сладкий аромат, в котором улавливалась легкая пряная нотка. Я села на ее место на диване, подтянув под себя ноги. Свернувшись в клубок, я прижимала подушку подруги к своему лицу, чувствуя губами и носом прохладу шелковой ткани. Я вдыхала ее в себя. На меня нахлынуло такое чувство, словно я оказалась где-то посередине между реальным миром и миром, которому не могла придумать названия.
Я так сильно хотела, чтобы Сибил вошла сейчас в комнату, что испытывала настоящую физическую боль. Поспорь, посмейся надо мной, разозлись за то, что я смяла твою любимую подушку. Боже, я просто хотела, чтобы кто-то пришел и забрал меня отсюда. Мне было невыносимо находиться в своем теле, со своими мыслями и с утратившими силу обещаниями, которые мы давали друг другу. Сибил уже не вернется. Я была не готова принять решение о том, что мне делать дальше. Куда мне податься?
Черт возьми, Сибил, к этому мы не были готовы!
Я не думала, что этот день наступит так быстро. Я не была готова отпустить ее. Мне было сложно представить, что в доме больше никогда не зазвучит ее смех или я больше не услышу, как она ругается на меня за то, что я чертова растяпа. Всю свою жизнь я отталкивала от себя людей, тратила столько энергии, чтобы удостовериться, что я не отдаю им слишком много себя. И все из-за этого, по одной единственной причине... это слишком болезненно. Когда слишком много вкладываешь в кого-то, вот что тебе возвращается взамен.
Проклятье, я не готова отпустить ее. Я не хочу всю жизнь прожить в одиночестве.
Над моей головой нависли булыжники боли и страданий, ожидая момента, когда я сломаюсь. Все эти глубокие личные переживания, от которых я раньше мастерски уклонялась, которые могла запереть в одном месте и хранить где-то в дальнем уголке, теперь внезапно обрушились на мои плечи. Что бы я ни сделала, Сибил назад уже не вернешь. Нет, она не злилась на меня, не ушла на работу, не уехала навестить родных или где-то полуночничала ‒ нет, моя лучшая подруга, единственный человек, вместе с которой я ощущала себя частью настоящей семьи, ушла... навсегда.
Я вдавила верхнюю часть ладоней в область глаз и сделала это с такой силой, что они заболели от давления. У меня сбилось дыхание. Я сломалась под натиском голоса в голове.
«Ладно, Розали, если бы ты не была такой долбанной идиоткой, ты бы заперла входную дверь. Может ты и могла бы ее спасти, если бы не потеряла сознание от удара в голову. Слабая, ты такая слабая, сталкиваясь с демонами, ты цепляешься за них, словно этим можешь оправдать себя. Может, твоя подруга Сибил была бы здесь в этот момент, если бы ты не упустила шанс спасти единственного человека, который всегда поддерживал тебя. Разве ты пришла ей на помощь, когда она так нуждалась в тебе?»