— Извините, сэр, но я должна знать, с какой стати мы должны отпустить центральную фигуру в деле о совращении, пропаже и убийстве детей. Я не смогу без нее предъявить обвинение другим фигурантам дела, и я хочу знать, какие силы мешают мне выполнять мою работу, за которую мне и так мало платят! — И Кейт добавила с отвращением: — Это дурно пахнет, мистер Ретчет, это очень дурно пахнет.
Казалось, он съежился под ее взглядом.
— Послушайте, Кейт, если вы дорожите своей карьерой, то подчинитесь. Вы обязаны подчиниться! Приказ пришел с самого верха, и я ничего не могу поделать. Вы понимаете, о чем я?
Она покачала головой:
— Боже, как низко вы пали. Вы всерьез думаете, будто я собираюсь вот так взять и проглотить такой приказ? И после всех злобных замечаний и грязных намеков, которые мне приходилось выносить от вас все эти годы, не вам говорить о моей карьере. Угрожаете мне, а потом думаете, что я возьму под козырек и скажу «Есть, сэр!»?
Ретчет перепугался. Он молил ее о понимании:
— Послушайте, Кейт, меня это возмущает так же, как и вас, но я должен подчиняться начальству. Данный приказ исходит из высочайшего источника, поверьте мне. Если бы я мог, то сам послал бы их к черту. Мне в спину дышат газетчики, не забывайте и об этом тоже. Случай чрезвычайный, нам нужны быстрые результаты, я вас прекрасно понимаю. Но я не могу не подчиниться прямому приказу, и вы тоже.
Кейт расхохоталась.
— Черт возьми, это мы еще посмотрим, — злобно сказала она. — Можете представить себе реакцию моей команды, когда я сообщу им такую милую вещь? «Хорошо поработали, ребята, но мы не можем предъявить обвинение Сьюзи, потому что, кажется, у нее есть высокопоставленные друзья. Но все равно спасибо за работу».
— Я этого не говорил, Кейт. Я не говорил, что у нее есть какие-то друзья…
Кейт снова рассмеялась, на сей раз достаточно громко. Ее смех привлек к ним взгляды коллег из-за стеклянных перегородок.
— А зачем говорить? И так все ясно, — сказала она резко. — Значит, так: я хочу знать, и немедленно, от кого исходит приказ.
Кейт развернулась и вышла из кабинета, с грохотом захлопнув за собой дверь. Она ощущала вкус собственного бешенства, оно обжигало ей рот и горело в груди, как едкая желчь. Ее руки так дрожали, что, подойдя к своему кабинету, она с трудом смогла открыть дверь.
Дженни в изумлении выслушала рассказ Кейт. А потом они обе беспомощно наблюдали, как Сьюзи неторопливо направляется к выходу с самодовольной улыбкой на чересчур накрашенном лице.
Она сделала им ручкой и ласково пропела:
— Пока, леди.
Кейт хотела бы, чтобы Наташа ощутила страх и боль, чтобы она поняла, каково приходилось ее детям, которых она предоставляла для удовлетворения чужой похоти.
Кейт хотела бы объяснить Таше всю чудовищность ее поступков, показать, как они выглядят в глазах других людей — тех, которые не живут в сумеречном мире наркотиков, пьянства, беспорядочного секса и не используют для своих целей окружающих, включая собственных детей.
Но Кейт знала, что это бесполезно. Наташа и ей подобные живут по совершенно другим принципам.
Когда девушка открыла пачку сигарет, Кейт внезапно выбросила руку вперед и вышибла пачку из ее пальцев с такой силой, что та отлетела и с громким стуком ударилась о стену. Наташа отпрянула, едва не упав со стула. Ее лицо исказилось от страха — она видела, что Кейт готовится нанести следующий удар.
Таша слышала о полицейских зверствах — жестокость полиции считалась фактом в среде ее обитания. Аресты и тюремные порядки служили обычной темой для обсуждения. Наташа всегда думала, что уж ее-то это не коснется, и внезапно осознала: теперь касается, причем напрямую. Она задрожала от страха.
— Не заводи меня, дрянь! Я легко воспламеняюсь, и каждый раз, когда ты открываешь свой лживый рот, ты подливаешь масла в огонь. Не пытайся одурачить меня, или я оторву твою башку и засуну ее тебе в задницу.
Теперь Наташа по-настоящему рыдала, но ни Кейт, ни Дженни ни капли ей не сочувствовали.
— Я требую адвоката, — хныкала она.
— Ты скоро узнаешь, как требовать, поняла? — жестко сказала Кейт.
Наташа заревела еще громче.
Борис слушал, что происходит в подвале его дома. Он знал, что Вилли Гэбни может запросто убить тех двоих, но ему было плевать. Его людям не придется пачкать руки, а парочка подонков получит свое. Они причинили ему слишком много неприятностей за последние месяцы, и он от них уже устал. Типы, подобные Ганнеру и Партриджу, — авторитеты только в своих кварталах, а рядом с такими крутыми парнями, как он сам, моментально становятся полными ничтожествами. Борис мог избавиться от них за несколько минут, но почему бы не передать их в руки Вилли?