Джулия затушила сигарету и тут же закурила снова.
— И никто в полиции не воспринял вас серьезно? — спросила Кейт.
— О, они только делали вид. Расследование вроде бы проводилось, как и сказал мистер Ретчет. А когда я поняла, что это только спектакль, то спросила себя: хочу ли я вынести на общее обозрение правду о моей дочери и ее поведении? Особенно, если не могу доказать, что именно Баркер стоял за всем этим? Серьезно подумав, я решила: нет, не хочу. Не только из-за людских пересудов, но в основном из-за Джека. А потом, когда он убил себя, я не хотела осквернять его память и просто отступилась. Но поверьте: было очень нелегко позволить этому ублюдку Баркеру остаться безнаказанным. А когда я попросила вернуть дневник, мне ответили, что не было никакого дневника, а я просто вне себя и несу околесицу. Мне пришлось обратиться к доктору, Гордону Броунингу, и знаете, что я вам скажу? Он фактически встал на сторону Баркера. Говорю вам, мисс Берроуз, наш город проклят. Насильники бродят по улицам, и никому нет до этого дела. Я сменила доктора, смирилась и заткнулась, потому что никто не хотел слышать о моей беде, действительно никто.
Кейт было стыдно за то, как с несчастной женщиной обошлись в полиции. Поскольку она сама давно раскусила Ретчета, то нашла всю историю вполне правдоподобной. И разве Кейт не знала по собственному опыту, насколько тесны связи между полицией и преступным миром? Но слышать, что твои собственные коллеги помогли избежать наказания педофилу в собственных рядах… И не только избежать наказания, но и перейти в отдел по борьбе с проституцией! Это заставило Кейт задуматься, можно ли хоть кому-то еще доверять.
— Так зачем вы пришли ко мне? — спросила Джулия. — Ведь не просто чтобы закрыть дело, так? У вас такой вид, будто вы действительно верите мне.
Кейт сделала еще глоток крепкого сладкого чая. Она пыталась подобрать нужные слова. Ей так хотелось рассказать этой женщине всю правду, но вряд ли сейчас это будет разумно. А если ей снова перекроют дорогу? Если ее выкинут с работы? И все же, глядя на горестное лицо женщины, она решила сказать правду. Джулия Кармайкл заслужила это.
— Я верю каждому вашему слову. Скажу вам кое-что — исключительно неофициально.
Джулия кивнула, но в глазах ее сквозило недоверие:
— Я слушаю.
— Так вот, меня очень интересует фигура Баркера. Я детектив, как вы знаете, и в настоящее время работаю над другим делом, однако его имя постоянно всплывает и там. Я узнала о том, что случилось с вашей дочерью, потому и пришла к вам. Клянусь вам, миссис Кармайкл: я из кожи вон вылезу, но достану этого ублюдка. Предупреждаю: я в такой же ситуации, как и вы, я выступила против весьма могущественных людей, и, если я поведу расследование в ущерб им, меня могут вышвырнуть с работы. Но тем не менее могу вас уверить: я сделаю все возможное, чтобы призвать Баркера к ответу.
Джулия обмякла от облегчения. В ее глазах блестели слезы.
— Просто рассказать о своей беде кому-то и чтобы тебе поверили — это уже немало, — сказала она дрожащим голосом. — Но вы собираетесь вновь заняться делом Лесли… Я себе такого даже представить не могла. Ведь все, с кем мне приходилось сталкиваться, смотрели на мою дочь как на шлюху, недостойную их внимания, считали, что она сама во всем виновата. Но какой бы она ни была, ее сделали такой. Баркер сделал. Я всегда с радостью встречала его в моем доме, с его женой Мэвис мы дружили. Он знал мою девочку чуть ли не с пеленок и еще тогда задумал добраться до нее.
Джулия уже не сдерживала слез. Кейт протянула ей чистый платок и попыталась утешить. Но как можно утешить женщину, которая потеряла двух самых близких людей из-за предательства полиции? Те, кто давал клятву защищать Джулию и ее семью, с самого начала работали на стороне их врага.
Как можно утешить того, кто знает, как все было на самом деле, и при этом понимает, что никто никогда ему не поверит?
Но Кейт все же пыталась.
Она посмотрела на фотографии Лесли и ее родителей, развешанные повсюду. На зажженную свечу, стоявшую в знак памяти перед фотографией маленькой девочки с щербинками между зубами и невинной улыбкой. И Кейт самой захотелось заплакать и плакать до тех пор, пока не иссякнут слезы.
Глава 12
Вилли помаленьку поправлялся. Морин ухаживала за ним с поистине материнской заботой: готовила ему еду, лечила его и вообще проявляла такую предупредительность, которую неизбалованному Вилли трудно было выносить. Поэтому он старался вести себя потише, удобно устроившись на ее большой мягкой кровати под розовым нейлоновым одеялом. Дуэйн скрутил ему небольшую сигарету с марихуаной в медицинских целях, но Вилли потихоньку ее выбросил. Вилли знал — парень хотел добра, и не стал обижать его в лучших чувствах.