Я не могу рисковать. Не хочу.
И в глубине души я понимаю, что, как только она познает неспособность остального мира так же принять её одомашненного монстра Франкенштейна, ей захочется большего. Оливии думается, будто она неравнодушна ко мне, и я это знаю. Но в итоге её тяга к нормальной жизни окажется сильнее. Она захочет спонтанной поездки в Вегас, зимних круизов и праздничных ужинов. Но я не смогу ей дать ничего из этого.
Будущее Оливии — это гламурные хэмптонские вечеринки и привлекательные парни в костюмах. Моё — одиночество и забегаловки типа «Френчи».
Кали отвлекает меня от размышлений раздражённым скулежом и энергично уходит к бару, за которым её новый стажирующийся бармен неряшливо убирает расплескавшееся повсюду пиво.
Оливия поворачивается ко мне с лёгкой восторженной улыбкой, как и каждый день всей прошедшей недели. Она привлекает меня для игривого поцелуя, и я позволяю ей. А потом углубляю, больше от отчаяния, чем желания. В конечном счёте она уйдёт, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы замедлить этот процесс.
Потому что как только она уйдёт, мне станет ещё хуже, чем раньше.
Я буду не просто разбит.
Я превращусь в пустую оболочку.
Глава тридцать третья
Оливия
Вы знаете такой момент в каждых отношениях, когда всё идёт по-настоящему, очень хорошо, и в вашу голову начинает закрадываться опасная мысль, будто ничего дурного случиться не может, но как раз это и гарантирует, что в очень скором будущем нечто кошмарно ужасное всё-таки произойдёт? Ага. Вот оно.
Итак…
У меня болят ноги. Раньше я даже не думала, что такая хрень бывает, но, чтоб вы понимали, лёгкие утренние пробежки по три мили, которые я пробегала вот уже несколько месяцев, в понимании Пола «разминка». Его нога тоже ещё не полностью восстановилась. Она до сих пор беспокоит его, если неправильно наступать, и тогда нам приходится прерываться на прогулку (ох, чёрт!), но в остальном этот парень грёбаная беговая машина. Мы бегаем вместе почти каждый день с того утра, когда я узнала, что он может бегать, и пусть я и люблю каждую секунду нашей пробежки, у меня больше не получается подстроить свой темп под его травмированный. Это совершенно новая игра, в которой новичок-бегун пытается словить темп звёздного квотербека, легенды лагеря новобранцев, Пола Лэнгдона, называющего пять миль «быстрой пробежкой». Сказать, что он вернул своё моджо — это ничего не сказать.
— Поторопись, Миддлтон! — кричит он с места, где стоит перед домом, уперев руки в бёдра и наблюдая за тем, как я ковыляю к нему.
— Кажется, кое-кто сломал мне голени, — говорю я задыхаясь.
Ему хватает приличия принять сочувственный вид.
— Боль в ногах. Это плохо. Мы найдём для тебя лёд и возьмём день-два передышки.
Я изумлённо выпучиваю на него глаза.
— Под день-два, смею предположить, ты имеешь в виду минимум неделю? Такое впечатление, будто у меня ноги раздроблены.
Он хлопает меня по заднице, когда я прохожу через дверь перед ним.
— Поверь тому, у кого вся нога на самом деле практически была раздроблена. У тебя всё отлично.
— Давно пускаешь в ход эту карту, да? — говорю я.
— Эм, ага. Почти всегда, — отвечает он с бесстыдной усмешкой.
Три месяца назад я бы поставила свою любимую сумочку от Шанель на то, что Пол никогда и ни за что не стал бы шутить о своих увечьях.
Не то чтобы это шутка. Ничуть. Он через многое прошёл, как и все солдаты, и это достойно только уважения.
Но, возможно, его подшучивания означают, что измученность, всё ещё время от времени рассекающая его лицо, однажды исчезнет.
— Хочешь сегодня посмотреть фильм? — спрашиваю я, располагаясь на кухонной тумбе, пока он вытаскивает из морозильника две пачки замороженного гороха, бесцеремонно плюхая их мне на голени. — Здесь вообще есть кинотеатр?
— Разумеется, прямо между рестораном с тремя Мишленовскими звёздами и элитным магазином от-кутюр. Разве ты не видела?
Я корчу рожицу.
— Значит, нет.
Он снимает кожуру с банана и протягивает мне половину фрукта.
— На самом деле, кажется, где-то в городе есть маленький кинотеатр. По крайней мере, раньше был.
— О-оу, ура! Так, хочешь пойти?
Он откусывает банан идеально белыми зубами.
— Не-а.
Я хмурюсь, пусть и ожидала подобного. Он никогда никуда не хочет идти, за исключением «Френчи», и сколько бы я не уговаривала себя, что это пустяки, в Бар-Харборе особо никуда не сходишь, где-то в глубине души мне страшно, что тут кроется нечто большее.
— В чём дело, Лэнгдон? Возможно, я могу понять отсутствия энтузиазма у тебя касательно поездки в Портленд, но ты отказываешься попытаться сходить в любой другой ресторан, ты не едешь к Кали, когда у неё дома новый парень, не хочешь полететь со мной домой на День Благодарения, не идёшь на пробежку днём, потому что там много людей, а теперь ещё и не хочешь сделать мне одолжение, сходив со мной в кино?