Но «медовый месяц», когда все казалось восхитительным, новым и невероятно интересным, закончился следующей весной. К тому времени она уже несколько раз успела выслушать истории, которые они рассказывали друг другу. Обязанности, связанные со званием «наша матушка», стали рутинными, ведь ей приходилось выполнять их изо дня в день, не получая никакого реального вознаграждения, и Сюзанна уже начала сомневаться в том, что Ройбен на самом деле был именно тем, кем показался ей в день их знакомства.
Она была твердо уверена в том, что он создал коммуну ради общего блага, что все деньги, выручаемые от продажи сувениров, возвращались обратно в общий котел и тратились на еду и одежду для всех. Но вскоре она заприметила в нем прижимистую жилку — он никогда не признавался, сколько денег выделялось на домашнее хозяйство. Временами ее охватывало дурное предчувствие, что он просто обманщик и те жалкие гроши на карманные расходы, которые он иногда скрепя сердце выдавал, составляли только ничтожную часть средств, остальное он молча присваивал.
Впрочем, теплая погода принесла с собой и полузабытое очарование. Было так хорошо сознавать, что холода надолго отступили, что она снова может работать в саду, гулять по полям и лесам, долгими летними вечерами наблюдать, как солнце опускается за холмы. Но одновременно с приходом лета Ройбен стал заставлять их работать еще усерднее, чтобы продать больше сувениров лавчонкам, обслуживающим туристов, и злился, если кто-нибудь бездельничал в мастерской. Кое-кто из коммунаров стал проявлять строптивость, им хотелось побывать на рок-фестивалях или навестить друзей, и по углам они шептались, что Ройбен дурачит их всех без зазрения совести.
Когда Сюзанна нашла чек от устроителей аукциона и обнаружила, что сумма, вырученная от продажи принадлежавшей ей мебели, составила более семи тысяч фунтов, она почувствовала себя раздавленной и униженной. И хотя она была бы только счастлива разделить с Ройбеном все, что имела, ее все-таки не покидало чувство, что он должен был сказать ей, сколько именно средств она внесла. Но точно так же, как она никогда не обвиняла своего отца в двуличности и обмане, так и здесь она довольствовалась ролью молчаливого, хотя и внимательного наблюдателя.
Именно тогда она начала понимать, что Хилл-хаус, в сущности, был рабочим общежитием для отверженных и изгоев. У каждого из его обитателей была куча собственных проблем: заниженная самооценка, лень, эгоизм, склонность к наркомании и алкоголизму и даже психическая неустойчивость. Все без исключения перенесли травмы, душевные и физические, начиная от жестокого обращения в детстве и заканчивая тюремными сроками, пьянством и наркоманией. Хилл-хаус помог им хотя бы тем, что вырвал их из прежнего окружения, которое причинило им боль, дал им своего рода семейный очаг, но при этом он не мог подготовить их к возвращению в реальный мир.
Тем не менее, Сюзанна не могла сказать, что лишилась иллюзий. Ройбен спас этих людей, и она все еще верила, что он любит ее по-настоящему. Он продолжал пылко заниматься с ней любовью, когда бы ни возвращался из своих торговых экспедиций, и по-прежнему говорил, что хочет, чтобы она зачала от него ребенка. Она воображала, что в тот самый день, когда скажет Ройбену о своей беременности, он сумеет убедить остальных уйти, чтобы они остались только вдвоем. Она даже начала мечтать о том, чтобы превратить Хилл-хаус в недорогой мотель для странников, путешественников и тех, кто решил отдохнуть от городской жизни.
Но тут появилась Зоя, и все ее надежды и мечты рухнули.
Сюзанна пришла к выводу, что мысль убить Ройбена поселилась в ее подсознании довольно давно, просто она не отдавала себе в этом отчета, потому что однажды она достала револьвер, почистила его и смазала, сама не зная зачем. Но только много недель спустя, в марте, вся ее боль, ревность и ярость достигли точки кипения и вырвались наружу.
В тот день она отправилась на прогулку. День был солнечным, но прохладным, и, шагая по дороге вниз от Хилл-хауса, она заметила первые признаки прихода весны — зеленая изгородь пустила молодые побеги, а кое-где на клумбах зацвели бледно-желтые примулы. И, хотя она никак не могла сказать, что счастлива, эти провозвестники весны пролили бальзам на ее душу. Прогуливаясь, она подумала, что, может быть, все-таки стоит заложить доставшиеся ей от матери кольца, купить билет на автобус до Кардиффа, снять там недорогую комнатку и заняться поисками работы.
Чем дольше Сюзанна гуляла, тем светлее и радостнее становилось у нее на сердце, и она размышляла о том, что может наняться домоправительницей или даже няней. Она представила себе дом на берегу моря, где у нее будет своя уютная, теплая комната, этого для нее будет вполне достаточно — ей больше не хотелось связывать свою жизнь ни с одним мужчиной.