Может быть, не встреть я тогда в Даунсе доктора Визерелла вместе с этой сукой-блондинкой, я нашла бы наконец путь наверх. Но при виде их, виновных в смерти Аннабель, ко мне вернулись все страшные воспоминания. И у меня появилась цель. Я начала следить за ними, моя жизнь вновь получила смысл. Я так много узнала о них, до мельчайших подробностей выучила их ежедневный распорядок. После работы они обычно шли пешком в бар «Адам и Ева» в Хотвеллзе, чтобы выпить там по стаканчику. Я садилась в углу, прикрывалась газетой и наблюдала за ними, поражаясь тому, что они так поглощены собой, что не замечают меня. Я придумывала все новые и новые способы причинить им боль, например рассказать об их связи его жене и ее мужу, написать «изменщики» на дверях медицинского центра, я даже подумывала о том, чтобы убить одного из их детей. Люди могли считать меня алкоголичкой, но единственное, что меня занимало, — это месть.
Однако какая-то часть меня испугалась тех чувств, которые обуревали меня. Я знала, что со мной что-то не так, но мне не с кем было поговорить, я даже не знала никого в своем доме на Белль-вю. Я приходила в конторы и убирала их. Каждую пятницу они оставляли для меня деньги на столе. Я там никого не видела, никогда. Я напоминала себе маленькое ночное животное, жившее невидимой для всех жизнью. Когда я брала с собой бутылку и шла посидеть в сквере в Хотвеллзе, то, наверное, надеялась, что кто-нибудь обратит на меня внимание и меня арестуют или отправят в больницу для умалишенных. Но никому не было до меня никакого дела, никто даже не заговорил со мной.
За несколько дней до того, как я застрелила их, я заболела. Я лежала в постели, вся дрожа, в своей ужасной комнате, зная, что если я умру, то пройдут недели, прежде чем кто-нибудь обнаружит мое тело. Тюрьма внезапно показалась почти желанным выходом, так что я сразу же отбросила мысль о том, чтобы убить их тайно и скрыться. Застрелить их в открытую было бы намного проще и драматичнее. Все сразу узнают, кто сделал это и почему. Меня не волновало, что будет со мной потом.
Если бы мне достался другой адвокат, сомневаюсь, чтобы я хоть на мгновение почувствовала угрызения совести. Но тут появилась ты, и все эти воспоминания, чувства, надежды и мечты, которые были у меня когда-то, вдруг вновь нахлынули волной. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить меня задуматься над тем, кем я стала. Из-за тебя обо мне беспокоились и мистер Смит, и детектив-инспектор Лонгхерст. Все эти годы мне так хотелось, чтобы кто-нибудь хоть немного заботился обо мне, но когда это наконец произошло, было уже поздно что-либо менять. Я обнаружила, что не могу с этим жить.
Хотя я знаю, о чем ты думаешь, я уверена, что представляю опасность. Меня следует изолировать от людей. Так что забудь обо мне, Бет. Продолжай жить своей жизнью, найди счастье. Я была бы счастлива, если бы могла думать, что, при всей своей греховности и злых поступках, именно благодаря встрече со мной ты обрела силу, чтобы освободиться от своего болезненного прошлого.
Помнишь, как мы с тобой шутили над тем, что были дамами без кавалеров? Но на самом деле мы ведь в это не верили, правда? Я всегда мечтала о том, что в шестнадцать лет превращусь в стройную, томную красавицу и что мальчишки будут становиться в очередь, чтобы пригласить меня на свидание. Я представляла себе свою свадьбу: я — вся в белом, а ты — моя главная свидетельница, и в мечтах своих я заходила так далеко, что видела себя счастливой матерью нескольких детей, и ты приезжала ко мне в гости как самая любимая их тетка.
Я не знаю, кто из нас двоих более достоин жалости. Я, оказавшаяся слишком слабой, чтобы настоять на собственной жизни, и в один прекрасный день вдруг превратившаяся в убийцу. Или ты, которая при всем своем уме и красоте позволила трем негодяям лишить себя любви и счастья.
Тебе еще не слишком поздно убрать стену, которую ты возвела между собой и людьми. Убери ее, влейся в жизнь, стань ее частью. Сделай это для меня, Бет.
С любовью и благодарными воспоминаниями,
Сюзанна».
Бет заплакала задолго до того, как добралась до конца, а дочитав письмо, вошла в спальню, бросилась на кровать и дала волю слезам. Она плакала так, словно ей снова было семнадцать лет.
Может быть, для многих людей объяснения Сюзанны было бы недостаточно, но ей его хватило вполне. Их жизни могли казаться полными противоположностями, но, по сути, у них было много общего. Бет хорошо знала, каково это — чувствовать себя настолько одинокой, что разум помимо воли выстраивает вокруг тебя такую непроницаемую стену, что сквозь нее никому не пробиться. Она знала также, что унижение и боль могут довести до отчаяния.