Он ни за что бы не возразил Прадедушке, но город внизу поражал своим однообразным уродством. На высоте приходило ощущение, что можно потянуться и поднять его целиком одной рукой. Заводы алхимиков походили на сложные механизмы, запачканные маслянистыми дымными тучами. Их понавтыкали посреди скоплений улиц и застроек, что, разбухая, жались к стежке полузасыпанной реки. Прадедушка снизился, закатное солнце отразилось то ли от видимого речного отрезка, то ли от какого-то канала, и город зажегся, как сигнальный маяк. Некоторые участки Гвердона потрепали недавние битвы. Крепость на мысу Королевы лежала в руинах; от старинной тюрьмы в заливе на Чутком ничего не осталось, кроме опаленного, почерневшего камня.
Были здесь и свои самоцветы. Дворцы и соборы на Священном холме. Угрюмая глыба Парламента на Замковом холме – безобразная с виду, зато драгоценная по сути. И прямо под ними цель полета – великая жемчужина, сияющий Новый город. Невероятной красоты район мраморных шпилей и куполов, мерцавших на солнце бульваров и улочек, что напоминали прожилки листа, покрытые инеем.
Вознесен колдовством, по словам Дантиста, в результате несчастного случая, приключившегося у алхимиков. Целый город вырос за одну ночь.
А рядом другой район нового времени, равно противоестественный. Крыши ишмирских храмов, как акульи плавники, торчали из лиловой мглы, что нависла над участком, прозванным Храмовой Четвертью, но на официальном наречии Перемирия именованным Ишмирской Оккупационной Зоной. Подобно тому, как Новый город обозначили Лириксианской Оккупационной Зоной, а протяженность от подножия Священного холма до северо-восточных пригородов – Хайитянской. ИОЗ, ЛОЗ, ХОЗ.
Сокращения позволяли отмести чувство чужеродности и стыда, разложить немыслимое по отведенным полочкам. Город избежал покорения и разрухи, лишь пригласив всех претендентов на завоевание к дележке трофеев. Как женщина, предлагающая себя победителям, – возьмите меня, делайте со мной что хотите, только не троньте детей.
То есть, в случае с Гвердоном, не троньте мои жизненно важные алхимические фабрики, не троньте дворцы и особняки. Пощадите мои рынки и свободное право торговать оружием, не губите мою прибыль. Город обрел безопасность, поставив себя на острую кромку клинка.
Был ли этот город прекрасен? Раск задумался над вопросом. С воздуха он повидал множество городов, и многие из них были блистательны. Высокие храмы – как распустившиеся хрустальные цветы; ступенчатые пирамиды из обсидиана; чертоги с золоченой кровлей для пиршеств героев. Да, попадались места и попрекраснее – но когда дракон заканчивал с ними, все они превращались в золу и уголь. С воздуха Гвердон – противное место. Безобразный, нескладный каменный зверь, истерзанный множеством ран, выполз на берег моря, чтобы там сдохнуть, но даже с высоты различимо, как многолюдны здесь улицы, как суетливы доки.
Раск чуял запах денег. Ощущал пульс власти.
Город не был прекрасным, но дракон желал его не красоты ради.
Раздраженный рокот всколыхнул исполинскую тушу Прадедушки, когда они пересекали Храмовую четверть, и в ответ судорожно скрутились низко парящие облака. Там укрывался чудовищный отпрыск Матери Облаков. Раск костьми чувствовал неудовольство дракона.
– Надо было лететь через ХОЗ, – сказал Раск, – перепугать их, пускай бы драпали.
Его голос доносился до ушной раковины Прадедушки через трубку. Иначе пришлось бы орать на пределе глотки, чтобы дракон услыхал его со спины.
– Не сегодня, – громыхнул Прадедушка. – Не надо провокаций. Хватит с нас воевать. Время вести дела.
Хватит воевать. Раск потеребил непривычную бляху на своем летном доспехе – эмблему лириксианских войск. Еще двадцать лет назад они первые обстреливали бы Прадедушку.
Они спускались над скоплением куполов Нового города. Еще один дракон – драконица Тайрус, патрулируя пространство над Новым городом, заложила вираж навстречу подлетавшему Прадедушке. Лицо гхирданской всадницы на спине Тайрус скрывала маска, но Раск представил ее кислую рожу и ехидно ухмыльнулся.
Знамя Лирикса, трепетавшее на морском ветру, вытянулось в противоположную сторону, уступив урагану от могучих крыл, когда Прадедушка садился на плац. Границу их военного анклава охраняли лириксианские солдаты. Прадедушка вполз под купол через пробитую взрывом дыру. На земле он разом стал грузен и неповоротлив.
Драконы рождены парить в высях.
Раск спешился. После длинного полета у него тоже затекли ноги. Уже и седок стал существом, принадлежащим огню и ветру, а не земной грязи. Он потянулся, преодолевая ломоту в теле. Раск молод и силен, но всего лишь смертный. Многие поколения предков восседали на Прадедушкиной спине, только их больше нет – а Прадедушка непреходящ.