Разбитое сердце – это разбитое сердце.
Боль есть боль.
– Что за херь? – заорал он мне в лицо.
Он был так близко ко мне, что я ощутила его дыхание. Сахар, какао и мальчишеский запах. Мужской. У меня еще есть немного времени до того, как все случится. От шока я даже не вздрогнула от его злости. Как я могла раньше не замечать прекрасный профиль его носа? Цвет его глаз – ярко-зеленый с вкраплениями темно-синего и таким оттенком бирюзового, который я никогда раньше не видела. Царственные скулы, настолько острые, что очерчивают озорное лицо, как картинку поп-арта золотая рама за тысячу долларов.
– Отвечай мне, черт возьми. – Он стукнул по асфальту около моего лица.
Костяшки на руках распухли до размеров теннисных мячей. Недавно он начал ругаться совсем по-взрослому. Немного, но достаточно, чтобы заставлять меня вздрагивать. Я твердо посмотрела на него, зная, что он меня не обидит. Он обхватил рукой раненый кулак и взвыл, а затем прислонил свой лоб к моему, тяжело дыша. Мы задыхались, грудь поднималась и опускалась в одном ритме.
– Почему? – Теперь его голос был тихим и мягким. Он знал, что не дождется ответа. Наши головы соприкасались, его медно-коричневые волосы смешались с моими темными кудрями. – Почему ты это делаешь?
Я попыталась вытащить руки из-под его бедер, чтобы ответить на языке жестов, но он еще крепче сжал меня ногами, удерживая на месте.
– Нет, – зарычал он, в голосе появилась угроза. – Используй слова. Ты можешь. Я знаю. Мама и папа говорили мне. Расскажи, зачем ты это делаешь.
Я открыла рот, так сильно желая ответить на его вопрос. Он был прав, конечно. Я могла говорить. Я знала это, потому что иногда в ду´ше, или, когда я была абсолютно одна, я любила повторять слова в качестве практики. Просто чтобы доказать, что я могу, что я способна издавать звуки, что я просто выбрала не разговаривать. Я повторяла слова, и от звука голоса волна удовольствия прокатывалась по спине.
Старые книги.
Свежий воздух (особенно после дождя).
Наблюдать за луной, которая наблюдает за мной.
Морской конек.
Папа.
Эди.
Рэйсер.
Найт.
Сейчас, впервые за все время, Найт требовал от меня слов. Я хотела сказать ему. Больше всего на свете. Я знаю, что он заслужил услышать их. Но у меня не получилось. Рот так и остался открытым, и только одна вещь билась в голове: «Ты не просто кажешься тупой, ты еще и выглядишь так же».
– Скажи это. – Найт потряс меня за плечи.
Ливень превратился в легкий дождь, и зрение стало четче. Его глаза были покрасневшими и уставшими. Очень уставшими. Уставшими из-за меня. Потому что я вечно попадаю в тупые передряги, из которых он меня вытаскивает.
Он решил, что я хотела специально причинить себе боль. Нет. Я открывала и закрывала рот словно рыба, но слова не выходили. Я попыталась вытащить их из моего рта, сердце бешено колотилось, ударяясь о ребра.
– Аааа… Я… Эммм…
Он встал и начал ходить туда-обратно, запуская пальцы во влажные волосы.
– Ты такая… – Он покачал головой, стряхивая капли воды с волос. – Такая…
Я подскочила и побежала к нему. Я не хотела слышать окончание предложения. Мне не интересно было знать, что он там подумал обо мне. Потому что если он поверил, что я специально бросилась к машине, то он еще хуже меня.
Я схватила его за плечи и развернула. Он нахмурился.
Я отчаянно покачала головой.
– Я не видела машину. Клянусь, – показала я.
– Ты могла погибнуть, – заорал он мне в лицо и стукнул кулаком в грудь. – Ты могла оставить меня.
– Но этого не случилось. – Я использую пальцы, руки, ладони, чтобы переубедить его.
Мои губы дрожат. Все это намного больше, чем просто о нас. Это и о Розе – его маме. Найт не любил, когда люди исчезали. Даже всего на несколько дней, чтобы пройти курс лечения в больнице.
– Спасибо, – показала я. – Ты спас меня.
– Помнишь? Всегда. В любое время. Навсегда. Что случилось? Где твое выполнение условий сделки?
Он повторил мое обещание, которое я дала ему несколько лет назад, в голосе звучало презрение. Я раскрыла руки для объятия, и он подошел, расслабившись в моих руках. Мы словно два разных цвета, смешанные друг с другом во что-то уникальное и настоящее – оттенок, которым можем быть раскрашены только мы.