Я прекрасно умела давать рациональные объяснения. И все, что мне было нужно сейчас, — подумать об этом, о своей работе, чтобы настроение улучшилось. Множество людей там, снаружи, готовы были бы на убийство ради получения такой должности — включая того ужасно амбициозного нового репортера, которого Родди завербовал прямо из Оксфорда, — а я практически помогла им в этом своим маленьким карьерным суицидом. Теперь соперники начнут ломиться в ворота, и только я могла этого не допустить.
Высунув голову из-под покрывала, я потянулась к телефону.
После четырех гудков он снял трубку.
— Родди Джеймс у аппарата.
— Привет, Родди. Это я, Алекс.
— О, Алекс… Какие новости?
— Как раз хотела спросить тебя об этом.
— Это способ поговорить с великодушным редактором, который собирается позволить тебе сохранить работу?
— Родди, ты даже не представляешь, насколько это было ужасно.
Я больше не в силах была сдерживать слезы. Кошмары этого дня — пропажа туфель, удар багетом, буквально испорченное шоу… И теперь я не могла решить, что было хуже: рыдать на ухо своему редактору или плакаться ему в жилетку.
— Все произошло так быстро: я только вошла и не могла найти свое место, и поэтому я просто шла вокруг, а потом увидела свое место, оно было как раз посередине, не могла решить, с какой стороны подойти, чтобы не вызвать ярости кучки… Родди меня перебил:
— Остановись на минутку и послушай. Люди ничего не помнят. Ты же знаешь, как переменчивы законодатели мод. Про тебя забудут в полсекунды. Вспомни, когда та модель — как бишь ее имя, Уна, кажется, — споткнулась в своих туфлях на платформе и с грохотом рухнула на подиуме? Долго говорили об этом? Минуту.
Я на самом деле это хорошо помнила. Лично отправляла своим друзьям по электронной почте фотографии с падением Уны в течение недели, совершенствуя их, каждый раз находя все более нелепый ракурс. Будь проклята моя плохая карма!
Родди продолжал изливаться в своих неубедительных попытках зажигательной речи. Не срабатывало. Я знала, что и он не верит ни единому собственному слову, и в глубине души он, вероятно, понимал, что и я тоже не верю.
— Конечно, найдутся такие, кто расцветет от Schadenfreude[4], но кому они нужны? — произнес он оптимистично. — Ты сама очень скоро сможешь посмеяться над этим. И зная тебя, могу утверждать, присоединишься к тем, кто будет над тобой подшучивать.
— Родди! — ахнула я. — Ты действительно так обо мне думаешь?
Его смех сначала был тихим, но потом быстро усилился, он захохотал в полную силу легких — ржал до слез. Шестьдесят шесть секунд спустя, когда он, наконец, смог перевести дух, редактор прервал мое напряженное молчание.
— Алекс, главное в том, что нам нужен материал. Мы отведем в следующем номере четыре полосы для твоего обзора недели высокой моды. Ты должна с этим смириться.
— Но…
— Нет, мы не станем приглашать автора со стороны. Нам бы хотелось, чтобы это сделала ты. Только ты.
Черт бы побрал этого Родди Джеймса! Я никогда не могу спорить, если слышу из его уст эти слова, произносимые им с чертовски сексуальным британским акцентом. Прежде чем положить трубку, он заставил меня пообещать, что я обязательно найду о чем написать, а взамен он подпишет мои командировочные расходы, какими бы раздутыми они ни были в этот раз. О, он прекрасно знал, где мое слабое место… а ведь я даже не упомянула пропажу туфель, которые сыграли во всех этих неудачах главную роль.
2
Ужин, доставленный в номер после пяти часов, — в меню, помимо прочего, присутствовали улитки, паштет из гусиной печени и крем-брюле, — и двенадцать часов сна с помощью снотворного не улучшили мое самочувствие на следующее утро. А когда принесли завтрак в сопровождении утренних газет, оно стало еще хуже. Хуже некуда.
«Проклятие! — думала я. — Неужели во всем мире не нашлось действительно важных новостей?»
«Интернэшнл геральд трибюн» проявила милосердие, поместив внизу на первой полосе небольшой, не очень четкий снимок «бойни у «Шанель»» в качестве «затравки» для дальнейшего обзора показа мод. Я быстро пролистала страницы, отчаяние проявилось в виде нервного тика правого глаза. Когда я нашла статью, то тем не менее рассмеялась. Хотя в любой другой ситуации я, пожалуй, ругалась, если бы они так исковеркали мое имя.