Тонкие губы и морщина на лбу придавали его лицу серьезное и мужественное выражение. Глаза над отбитым носом были матового серого цвета, плоские и безжизненные, ослепленные бесконечностью времени. Танкмар опустился на колени и смахнул листья с похожих на серпы каменных кудрей скульптуры.
– Некоторые боги могут пасть, – услышал он позади голос Исаака, – и прежде всего когда они обычные смертные. Вот этот был императором, которому пришло в голову стать богом.
Танкмар погладил рукой обломок носа:
– Ему это удалось? Стать богом?
– Это известно лишь ему одному. Но в любом случае каменные изображения сделали его бессмертным.
Танкмар повернулся к старику:
– Но если бы он действительно стал богом, разве тогда он мог бы упасть? Наверное, он остался человеком.
– Бог, человек… Зачастую разница не так велика, как мы считаем. Даже сверхъестественное иногда подчиняется земным силам. Бывает, в свое время над миром проносится ветер, который уносит с собой все старое. Это жестокий ветер. Но он освобождает место для новых ростков. Твой народ попал в такой ураган.
Танкмару вспомнился Ирминсул – дерево миров, величайшая святыня племен саксов. Оно росло на Эресбурге долго, тысячу человеческих поколений. Дуб, на крону которого опускались боги, чтобы говорить с людьми. Его красота была воспета во множестве песен. А затем пришла война, и вместе ней – Карл Великий, император франков. Семь дней бушевала битва за святыню, а затем Ирминсул сгинул в пламени. Ни Донар, ни Ирмин, ни Сакснот не послали свои небесные войска на помощь. Врата Вальгаллы[10] остались закрытыми с того самого проклятого дня.
Почему? Ответа на этот вопрос не знал ни один жрец саксов.
«Может быть, Исаак прав, – подумал Танкмар. – Наверное, такой ветер существует».
Они стояли, погрузившись в свои мысли. И тут тишину нарушили шаги арабов.
Исаак выпрямился:
– Хватит бездельничать, раб. Поклажа все еще находится на улице, а уже темнеет. Поторопись! – Он хлопнул в ладоши, и Танкмар вскочил, чтобы выполнить свою работу.
Когда синева ночи разлилась над перевалом, на старом кострище трещали поленья. Путешественники устроили себе ночлег с наветренной стороны от огня. Разгоряченным телам была приятна прохлада мрамора; солонина была разложена для совместного ужина. Усталые цикады трещали в ночи.
Сквозь дым, разминая руки, подошел Масрук аль-Атар:
– Вставайте, братья мои. Наступило время молитвы. Не уходите спать, не восхвалив Аллаха!
А Исааку он хрипло шепнул:
– Сейчас мы посмотрим, насколько живы духи этого храма на самом деле.
Масрук пересек зал и встал перед статуей, которая бледно мерцала в полутьме.
– Кажется, ты плохой бог, мой друг, раз ты, такой кривой и разломанный, валяешься здесь. – Острый носок сапога араба небрежно пнул скульптуру. – Посмотрим, смогу ли я чуть-чуть освежить тебя.
Широко расставив ноги, Масрук встал перед статуей, распахнул свои одежды, а затем моча с шумом полилась на фигуру. Струя падала на лицо статуи, смешиваясь с пылью и стекая, словно грязные слезы, из потухших глаз. Масрук застонал от облегчения.
– Нет! – воскликнул Танкмар. Он уже вскочил на ноги, когда почувствовал крепкую руку Исаака, который заставил его снова сесть на пол.
Когда Масрук повернулся, его одежда уже была в порядке:
– Какое твое дело, раб? Ты такой же безбожник, как те, которые молились на эту штуку. Мне следовало бы поступить с тобой таким же образом.
В разговор вступил Исаак. Танкмар с испугом обнаружил, что у его хозяина очень усталый вид:
– Масрук, вы оскорбляете веру других людей. Это не в духе ислама. Аллах, Яхве, и Бог христиан, и даже эта штука, как вы ее называете, – все является одним и тем же: проявлением религиозной ауры, которая охватывает все на этом свете. Тот, кто насмехается над другими религиями, делает себя виноватым перед Аллахом за свое плохое поведение. Так говорит ваш повелитель, халиф Гарун ар-Рашид.
10
Вальгалла – «дворец павших», в германо-скандинавской мифологии – небесный чертог в Асгарде для павших в бою, рай для доблестных воинов.