– Что у тебя в корзинах, которыми навьючены лошади? – спросил он грубым тоном.
– Доброе рейнское вино. Я хочу немного поторговать в Каупанге и для самого себя. – Я надеялся, что мои слова прозвучали с известным лукавством, а собеседник смог понять из них, что я тоже не прочь поживиться тайком от повелителя.
Он же еще сильнее нахмурился:
– Вино свое оставь здесь, в порту. У меня самого половина груза – вино. Конкуренты мне совсем не нужны.
Я увидел шанс поправить дело:
– Могу предложить кое-что получше. Мое вино присоединим к твоему, и ты продашь все вместе, а за мою часть получишь долю.
Корабельщик задумался, побалтывая содержимым деревянной кружки.
– Значит, так, – сказал он в конце концов. – Я отвезу тебя и твоих спутников в Скринджес Хеал и доставлю обратно, но за зверье не отвечаю. Это уже твои заботы. И возьму я за это треть от продажи твоих товаров. – Тут он неожиданно потянулся ко мне кружкой: – Идет?
Я прикоснулся к его кружке своей:
– Идет.
Нашу сделку мы скрепили глотком эля, густо пахнувшего можжевельником. Я смотрел на Редвальда поверх края кружки и думал о том, что он даже не поинтересовался, как я собираюсь платить за кречетов и медведей. Должен же он понимать, что покупки обойдутся очень дорого!
Через несколько часов я стоял рядом с корабельщиком на палубе когга и пытался понять причину овладевшего мной смутного страха. Редвальд приказал своей команде отчаливать, как только на корабль погрузили наше вино и я отпустил охранников. Дорестад лежал уже в нескольких милях за кормой, а в небе гас кровавый отсвет вечерней зари. Я с трудом отличал черную поверхность Рейна от тянувшихся поодаль берегов. Когг несло течением, его обширный парус почти не забирал ветра. Ночь была безлунной, и вскоре я уже не видел ни огонька, кроме звезд в небе. Мне казалось, что судно мчится во тьме без всякого управления.
– Как ты угадываешь, куда поворачивать руль? – спросил я, стараясь не выдать своей тревоги. Озрик и Вало сидели под палубой и караулили наши седельные сумки с серебром. Мы заранее договорились, что кому-то из нас нужно будет постоянно бодрствовать.
– А уши мне на что? – пробурчал Редвальд.
Я слышал только, как поскрипывал деревянный корпус судна да негромко хлюпала вода под бортами. Где-то вдали пронзительно и хрипло прокричала цапля, а через несколько мгновений она пронеслась над нами, как еле различимая, мерно взмахивавшая крыльями тень.
Редвальд, конечно, шутит, подумал я и продолжил расспросы:
– А если еще и туман ночью опустится?
Корабельщик негромко рыгнул, обдав меня затхлыми парами эля:
– Не бойся, Зигвульф. Я всю жизнь плаваю по этой реке. Назубок знаю ее нрав, все изгибы, мели и омуты. Мы благополучно выйдем в море.
Он отдал негромкий приказ кормчему, и я почувствовал, как палуба под моими ногами чуть заметно дрогнула, повинуясь движению румпеля. Увидеть же воочию, насколько когг изменил курс, было невозможно: слишком темно.
И с кормчим, и со мной Редвальд говорил по-фризски. После того как началось плавание, он держался не так настороженно и не грубил. Я счел, что наступил подходящий момент для того, чтобы разговорить его.
– И сколько же раз ты плавал в Каупанг? – поинтересовался я.
Капитан на мгновение задумался:
– Раз пятнадцать или шестнадцать.
– И всегда спокойно?
– Раз-другой пираты нападали, но удавалось или отбиться, или удрать от них.
– А если непогода?
– С хорошим балластом непогода моему кораблю не страшна. – Моряк произнес это очень уверенно, однако тут же сплюнул в сторону – любой крестьянин из самой дальней глуши знает, что именно так следует просить о хорошей погоде, – что несколько снизило убедительность его слов.
– Балласт? – пробормотал я, не имея понятия о том, что значит это слово.
Редвальд стоял совсем рядом со мной, и я увидел, с какой нежностью он положил руку на деревянное перильце борта.
– Это тяжесть, которую укладывают на самое дно корабля, чтобы его не перевернуло волной, – объяснил он. – Под всем этим вином лежат еще жернова для ручных мельниц весом этак на пару тонн.
Он снова рыгнул и продолжил:
– Одному богу известно, почему нортландцы не умеют делать хороших жерновов. Их жены предпочитают камни, которые мы возим из Айфеля. Так уж мир устроен: для женщин, которые трудятся, не разгибая спины, – камни, чтобы они могли молоть муку, пока их мужчины будут хлебать вино.
Я всматривался в лежавшую впереди тьму. Время от времени на воде возникали белые пятна и, метнувшись в сторону перед самым носом, исчезали во мраке – это были спавшие на воде чайки. Я сразу вспомнил, в какой восторг пришел Вало, увидев чаек, пролетевших над рекой с моря. Он ведь жил в лесу и никогда прежде не видел таких птиц. Парень спросил меня, не этих ли птиц мы должны привезти королю, и Редвальд, услышав это, расхохотался.