Мои мысли перебил голос хозяина корабля:
– У сарацина, твоего компаньона, наверняка должны быть знакомые в Каупанге.
Корабельщик оказался наблюдательным и сообразительным: он сразу распознал в Озрике сарацина. Впрочем, кто-нибудь мог и сообщить ему об этом.
– Насколько мне известно, Озрик никого не знает в Каупанге. Он там никогда не был, – резко ответил я, сразу задумавшись о том, для чего Редвальд выуживает из меня эти сведения.
– Значит, будет у него шанс повидаться с соплеменниками. Сарацинские купцы забираются чуть ли не так же далеко, как и мы, фризы. И в Каупанге каждый год бывает по несколько человек. Покупают в основном рабов и меха и расплачиваются серебряной монетой. – Тут капитан сделал выразительную паузу, которая снова насторожила меня. – Так что будет полезно иметь с собой кого-нибудь, кто сможет распознать подделку.
– Уверен, что Озрик сможет при необходимости помочь тебе, – осторожно сказал я.
– Нортландцы не любят монет, – заметил моряк и снова сделал небольшую паузу. – Они считают, что толковый чеканщик может подмешать в металл всякой ерунды так, что никто этого и не заметит. Эти люди предпочитают доверять кускам разломанных серебряных украшений.
– А как насчет золота?
– Этого там почти не водится. Разве что изредка попадется византийский солид. Золото должно быть с драгоценными камнями – его рубят топором.
– Ты, похоже, разбираешься в золоте и серебре не хуже, чем водишь корабль в непроглядном мраке, – проговорил я, желая немного польстить ему. Но ответ капитана изумил меня:
– Так ведь, когда занимаешься меняльным промыслом, всегда получаешь большой доход.
Пришла моя очередь сменить тему:
– Еще в Дорестаде ты сказал, что мог бы и сам догадаться, что я могу знать саксонский.
Редвальд хохотнул:
– Имя Зигвульф редко встретишь у франков. А у нортландцев и саксов – куда как чаще. И что же привело тебя ко двору короля Карла?
Он задал этот вопрос как бы между делом, но мне снова показалось, что за этим кроется нечто большее, чем простое любопытство.
– Это случилось не по моей воле. Меня отправил туда Оффа Мерсийский, чтобы я не путался у него под ногами, – рассказал я. На такой прямой и честный ответ мой собеседник наверняка должен был отреагировать. Так и вышло.
Редвальд глубоко, с громким звуком, втянул в себя воздух:
– Оффа – злопамятный и вредный поганец. Я частенько торгую в его портах и очень не хотел бы, чтобы все узнали, что у меня был пассажир из тех, кого он не любит. Это может сильно повредить моим делам.
– Тогда позаботься о том, чтобы в Каупанге я не привлек внимания никого из тех, кто мог бы сообщить Оффе, что я прибыл туда с тобой, – поспешно ответил я. Не такая уж надежная защита на будущее, но все же лучше, чем ничего!
– Так я и сделаю, – напрямик ответил Редвальд.
Говорить, в общем-то, больше было не о чем, так что я повернулся и поковылял по палубе, очень осторожно передвигая ноги, чтобы не попасть в какую-нибудь петлю или еще что-нибудь из бесчисленного множества почти невидимых во тьме препятствий. Когда я добрался до лестницы, ведущей в трюм, где Озрик и Вало приготовили среди кип и коробок товара место, чтобы спать, за спиной у меня прозвучал в темноте голос Редвальда:
– Желаю хорошо выспаться, Зигвульф, даже на такой жесткой подушке!
Я застыл, не успев поставить ногу на ступеньку. Моей подушкой было не что иное, как седельная сумка, набитая королевским серебром.
Назавтра, хорошо за полдень, мы вышли из устья Рейна. Впрочем, я не смог бы сказать, когда именно мы покинули реку и оказались в море. Вода была такая же мутная, зеленовато-бурая, да и на низком плоском Фрисландском берегу не было видно никаких примет, которые говорили бы о том, что мы расстались с сушей. Как только небольшое волнение начало плавно поднимать и опускать корабль, бедняга Вало побледнел и принялся негромко стонать. Он так вцепился в ограждение палубы, что даже костяшки его пальцев побелели. Редвальд мрачно посоветовал ему поглубже дышать морским воздухом и смотреть на горизонт – так, дескать, легче будет. Но Вало лишь еще крепче зажмурился и поскуливал от неприятных ощущений. Вскоре он уже сидел на палубе, прижавшись головой к коленям, и беспомощно икал. Озрик внизу караулил сумки с деньгами, а я торчал на палубе и наблюдал за шестерыми моряками на тот случай, если они задумают что-нибудь дурное. Те переговаривались между собой по-фризски и не касались иных тем, кроме погоды. Насколько я понял, они рассчитывали быстро и легко добраться до Каупанга, потому что ветер в это время года обычно дул с юго-запада и благоприятствовал нашему путешествию. Успокоенный, я, пригнувшись, пролез под большим четырехугольным парусом, от которого сильно пахло рыбой и дегтем, и направился на нос, где рассчитывал побыть в одиночестве.