Мы переместились туда, где покупателям предлагались орудия крестьянского труда. Там купцы разложили топоры, косы, котлы, молотки, долота, длинные цепи и целые бочки массивных железных гвоздей. Можно было также купить и необработанные слитки мягкого железа, которые легко было раскалить и перековать во что угодно. Я не без горечи подумал о прозвище, которым Озрика наградили моряки – Вейланд, – и стал пристальнее всматриваться в толпившихся вокруг нас людей. Возле меня рассматривал топор могучий, словно бык, мужчина. Ворот его рубахи был развязан и открывал на всеобщее обозрение висевший на кожаном шнурке амулет в форме буквы «Т». Я узнал молот Тора.
– Не поискать ли нам продавцов ловчих птиц? – предложил я.
– Похоже, что это там. – Озрик указал на один из самых больших неогороженных навесов. К балке, возносившейся высоко над людскими головами, была прибита хорошо видная издалека шкура какого-то неведомого зверя.
Мы протиснулись сквозь людскую толчею и оказались перед множеством якорей, рулонов парусины и рыбацких сетей, мотков рыбацкой лесы, бечевки, канатов, кучами – крючков. В воздухе стоял густой запах сосновой смолы. Купец, тощий человечек с рябым от оспы лицом, пытался всучить покупателю моток веревки. Местный диалект не так уж сильно отличался от саксонского языка, так что я понимал почти все переговоры. Если верить торговцу, темная замасленная веревка была вырезана из шкуры большого зверя, которого продавец называл хроссхвалром, и превосходила по всем качествам обычную льняную. Покупатель, человек с толстенной шеей и без половины уха, нерешительно мял веревку пальцами и говорил, что предпочитает тонкие полоски конской шкуры, из которых он сам сплел бы такую веревку, как ему нужно.
– Что одна конская шкура, что другая… Зато время сбережешь – плести не понадобится, – доказывал ему купец.
Покупателя, впрочем, он так и не убедил: тот, недовольно хмыкнув, бросил наземь конец тяжелой веревки и побрел прочь. Я подождал, пока он отойдет подальше, чтобы не слышал меня, и сам обратился к торговцу:
– Прости, я слышал, что ты упомянул какого-то хроссхвалра. Это что, лошадь какая-то?
Продавец окинул меня взглядом. Сразу увидев, что я одет не по-моряцки, а значит, вряд ли гожусь в его покупатели, он совсем было отвернулся, но, вероятно, заметил мои разноцветные глаза, и решительности у него поубавилось. Недовольное выражение его лица сменилось настороженностью.
– Тебе-то зачем это знать? – буркнул он.
– Чистое любопытство. Я чужой в этих местах. Подумал, что «хросс» похоже на «лошадь» на моем языке.
– Тут ты угадал, – кивнул торговец.
– Я слышал, что в этих краях попадается много белых зверей. Интересно, эти лошади бывают белыми?
– Я никогда не видел живых хроссхвалров, – сознался купец. – Только продаю веревки, нарезанные из их шкур. Они всегда одного и того же цвета – точно такого, как эта. – Он кивнул на лежавший на земле блеклый, темно-серый, почти черный моток.
Меня осенило:
– Значит, сам ты не делаешь веревки?
– Нет, я покупаю готовые. Хроссхвалры живут далеко на севере, где ночи тянутся много дней и людям нечего делать, кроме как сидеть у очага и резать шкуры на веревки.
– Наверное, стоит поговорить с кем-нибудь из жителей тех краев, – сказал я.
Мой собеседник замялся, видимо, опасаясь выдать непонятному чужаку какие-то серьезные сведения.
Я немного усилил натиск:
– Если поможешь мне найти то, что мне нужно, можешь рассчитывать на соразмерную благодарность.
Купец склонил голову набок и испытующе посмотрел на меня:
– И что же такое ты ищешь?
Теперь уже я заколебался, вспомнив о своих сомнениях, но затем все же ответил:
– Я ищу лошадь необычной породы. Белую. Таких называют единорогами.
Мой собеседник молча уставился на меня ошарашенными глазами, а потом запрокинул голову и громко расхохотался:
– Единорог! Подумать только!
Я застыл, ощущая себя дураком и стараясь не показать этого.
А продавец веревок хохотал взахлеб.
– В этих краях ты скорее отыщешь Слейпнира, чем единорога! А хроссхвалр – это лошадь-кит[1], – выдавил он, когда немного успокоился.
Я дал ему отдышаться и, сдерживая раздражение, снова спросил его, кто же снабжает его этими веревками из лошади-кита.
– Его звать Охтер, – ответил купец, – и он владеет большой прибрежной фермой так далеко на севере, что дорога оттуда, если плыть каждый день и каждую ночь становиться на якорь, занимает целый месяц. Он бывает в Каупанге каждый год, а все остальное время, пожалуй, и вовсе не видит никого, кроме своей собственной родни.
1
На древненорвежском языке «хросс» означает «лошадь», а «хвалр» – «кит». Так называли моржа. (